Уиттон поставил пакеты на пол, пристегнул малыша к детскому сиденью, и тот захныкал. Второй сын забрался в машину и с любопытством посмотрел на брата. Уиттон сел за руль. Вексфорд наблюдал за ним, ему было интересно, как бедный Уиттон выберется со стоянки, не задев ни одну из машин. Кстати, кто-то уже стукнул его «пежо», разбита фара, помят бампер. Инспектор уже собрался уходить, когда Уиттон окликнул его:

– Вы не поможете? Подскажите, когда тормозить, а то я зацеплю кого-нибудь.

Одно дело навязываться, другое – когда к тебе обращаются. Машина дернулась вперед, и Вексфорд замахал руками, чтобы Уиттон не врезался в заднее крыло «мерседеса».

– Еще раз.

«Пежо» дал задний ход, на заднем сиденье надрывался ребенок.

– Я вас помню, – вдруг произнес Уиттон. – Вы к нам приходили, спрашивали про миссис Робсон.

У него заглох мотор, и он чертыхнулся.

– Извините, – Уиттон улыбнулся. – Вот что бывает, когда злишься, – он кивнул в сторону бампера. – Три недели назад, на этом самом месте, жена врезалась в счетчик.

Вексфорд понимал, почему Уиттон оправдывается. Для него полицейский – всегда полицейский, даже если это не патрульный.

– Она чудом никого не поцарапала. А все из-за парня в красном «метро».

Казалось бы, на этом надо распрощаться, но Вексфорд на всякий случай поинтересовался:

– Когда именно это произошло, мистер Уиттон?

Уиттон не болтлив, но общителен. Ничего странного, он взял на себя роль, которая обычно отводится женщинам, целые дни проводил с детьми, с которыми не поговоришь. Уиттон потянулся к плачущему ребенку, взял его на руки, и малыш сразу смолк. Вексфорда позабавило, что этот парень явно приготовился к долгой дружеской беседе. Следующая фраза Уиттона привела его в восторг.

– Это было три недели назад… Да, как раз в тот день, когда убили миссис Робсон, совершенно верно. Розмари брала машину, чтобы по дороге с работы заехать в зеленную лавку. Этот инцидент произошел примерно без пятнадцати шесть или без десяти…

Бёрден решил не проводить допрос внизу. Его тошнило от этой комнаты, выцветшей плитки, голых стен, казенного стола. Хотя на всех этажах топили одинаково, у него возникало ощущение, что здесь отовсюду сквозит, из окон, из-под двери. Привезли Клиффорда. Он вошел довольный, словно его позвали в гости, протянул руку для пожатия. Слава богу, обмена любезностями не последовало.

Шторы в кабинете были опушены, сверху лился мягкий свет, горела настольная лампа. Бёрден сел за стол, Диана Петтит придвинула Клиффорду мягкий стул с деревянными подлокотниками. Сандерс сел, не обращая внимания на ее присутствие. Сегодня он надел другую серую рубашку и серый свитер ручной вязки, слева узор сбился, и это бросалось в глаза.

– Расскажите о своих отношениях со второй бабушкой, с миссис Клиффорд. Вы часто виделись?

– У меня не такая уж плохая мать, – произнес вместо ответа Клиффорд. – Я превратно описал ее. Как у всех людей, в ней есть и плохие, и хорошие черты, просто у нее очень сильная Тень. Позвольте, я расскажу вам одну романтическую историю, которую рассказала мне вторая бабушка.

– Я слушаю.

– Когда мама была маленькая, они жили в Форбидине. Мама ездила в школу на велосипеде, мимо фермы «Эш», там она подружилась с моим папой, он был младше ее на год. Они вместе играли, в основном на каникулах, когда папа не ходил в подготовительную школу. Когда ей было тринадцать, а ему двенадцать, его родители все узнали и запретили им дружить. Она всего лишь дочь наемного рабочего, говорили они. Отец не стал спорить, и когда в следующий раз мама пришла, он даже не взглянул на нее. Вышла его мать, велела ей уходить и больше не появляться.

Бёрден рассеянно кивнул, гадая, надолго ли затянется рассказ. Обычная для тех времен история. Тогда родители из снобизма часто запрещали своим отпрыскам общаться с теми, кто был ниже по происхождению.

– Я рассказываю это для того, – продолжал Клиффорд, – чтобы вы увидели мою мать с лучшей стороны. Но я обещал романтическую историю. Через несколько лет она устроилась к ним работать, и они не узнали девочку, с которой запретили дружить своему Чарльзу, он тоже не узнал. Мать рассказала ему, только когда они поженились. Интересно, как они все среагировали?

Бёрден гнул свою линию:

– Ваша бабушка, миссис Клиффорд, приходила к вам? Или, может, вы с мамой ходили к ней в гости?

Клиффорд тихо вздохнул. Ему так хотелось рассказать эту «романтическую историю».

– Все детство я ходил пешком. Прошел сотни, тысячи миль. Мама ходит довольно медленно, но я все равно отставал.

– Значит, и к бабушке вы ходили пешком?

– Мы всюду ходили пешком, – снова вздохнул Клиффорд. – Мы могли бы поехать на автобусе, но мать жалела денег. К бабушке мы ходили редко. Мать не любит людей, и бабушка не исключение. Поэтому ей было все равно, когда она умерла, а вторую бабушку, после ухода отца, она отправила в дом престарелых. И получила весь дом в свое распоряжение. – Клиффорд посмотрел на свои обгрызенные ногти и сказал, словно извиняясь: – А меня она любит, главное – слушаться. Она превратила меня в своего защитника, раба. Я как Франкенштейн, который пошел вразнос.

Он опять неприятно засмеялся, и от этого сказанное приобрело зловещий оттенок.

Бёрден нетерпеливо смотрел на него, с трудом сдерживая раздражение. Ему пришла в голову мысль спросить, не приходила ли Гвен Робсон к матери миссис Сандерс хотя бы раз.

– Однажды я снова ослушался ее, – рассказывал дальше Клиффорд, – и она заперла меня в комнате с фотографиями, а ключ потеряла. То ли уронила между половиц, то ли еще как-то, она не объяснила. Я не удивился, когда она потеряла ключ, у нее постоянно что-нибудь случается, потому что она все время думает о посторонних вещах. Она попыталась вышибить дверь, но у нее не получилось. А ведь она довольно сильная, хоть и худая. Я сидел взаперти, слушал, как она ломится в дверь. Была зима, и уже стемнело. Я знал, что мать боится, ее страх буквально просачивался под дверь. Кто знает, может, за ней уже ползли привидения. – Он улыбнулся, затем издал визгливый смешок, морща нос, словно эти воспоминания доставляли ему одновременно боль и удовольствие. – Она пошла к соседям. Оставшись один, я испугался, что буду сидеть в этой комнате до конца жизни. Было темно и холодно, я был всего лишь маленьким мальчиком, а меня оставили одного, среди этой мебели, этих лиц. Я не мог включить свет, потому что лампочки были вывернуты. Поэтому и она не могла включить свет, – Клиффорд грустно покачал головой. – Она привела мистера Кэрролла, и он выбил дверь плечом. После этого мать не сажала меня в ту комнату, потому что дверь не закрывалась. Вместе с соседом пришла тогда и его жена, миссис Кэрролл. Она пригрозила моей матери, что пожалуется на нее куда надо за издевательства над ребенком. Я не знаю, выполнила она свою угрозу или нет, во всяком случае, к нам никто не приходил. Полгода назад миссис Кэрролл ушла от мужа. Мать сказала, что она сбежала с каким-то мужчиной. Додо сначала просто намекала соседу, а потом сказала напрямую. Я думал, он ее ударит, но люди почему-то не поднимают на нее руку, во всяком случае, до сих пор не поднимали. Мистер Кэрролл как-то весь обмяк и заплакал. И знаете, что я подумал? У меня появилась маленькая надежда. Ведь от мамы ушел отец, а от мистера Кэрролла – жена. Я был бы рад, если бы они поженились. Для меня это был бы самый чистый, самый безболезненный способ освободиться. Конечно, я представлял, что стану ревновать и все такое…