Только с ней, простоватой, но удивительно открытой, он понял, что с его шикарной Анной ему давно холодно и пусто. В ее присутствии в нем как будто включался невидимый цензор, заставлявший его держать себя под контролем. А с новой подругой он пускал все на самотек, и вот парадокс – чувствовал себя защищенным ее естественной природной женственностью, открытым обожанием, даже когда он не был «на уровне»: начинал жаловаться ей на что-то, спрашивать совета или раздражаться.

Инна умела не форсировать событий и не предъявлять ультиматумов. Поэтому только по прошествии пары лет такой параллельной жизни из тепла в холод Виктор, наконец, определился. Ничего не стал объяснять, просто сказал Анне: «Пора разводиться».

Анна не удивилась: она знала, что если он принял решение, то его невозможно изменить. Даже в этом они с ним были похожи. Но тогда она еще не знала, что этот понятный и вполне мирный развод станет началом конца всех ее прежних представлений о правильной жизни и о себе самой.

Ее муж, оказывается, мог быть с женщиной удивительно нежным и эмоциональным. Это первое открытие потянуло за собой едва ли не первый в ее жизни болезненный вопрос: «Почему же он не смог быть таким со мной, что помешало?»

Оказавшись в одиночестве после относительно безоблачного брака с человеком, который, по ее меркам, был ее достоин, Аня нуждалась в поддержке. Как любой нормальной женщине, даже такой внешне неуязвимой, в этой ситуации Анне хотелось одного – чтобы ее выслушали, пожалели, согрели, позаботились. Банально дали знать, что любят, поддерживают, и, значит, все будет хорошо.

А дальше… Что дальше? Она соберется с духом и снова будет сильной. Интуитивно она бросилась за помощью к матери. Та давно переехала жить от Анны к своей младшей дочери, уверяя, что не хочет мешаться под ногами двух занятых бизнесменов. Но при этом напоминала о себе: постоянно звонила и просила Аню то свозить ее к врачам, то достать путевку на курорт. Аня никогда не отказывала родственникам ни в чем, полагая, что она за них в ответе. Она не сомневалась: ее мать, с детства одобрявшая каждый ее шаг, поможет ей прийти в себя.

…Она впервые всхлипывала в трубку, рассказывая матери, как Виктор ушел от нее спокойно, буднично, без сожаления. Елизавета Тихоновна неожиданно прервала сбивчивый грустный рассказ дочери на середине: «Милая, у меня что-то давление подскочило. Мне надо прилечь. Ты ведь у меня такая умница, сама знаешь, что делать, со всем справишься. Я тебе давно не советчик. Ты все знаешь лучше меня, хорошая моя». И, помолчав, добавила: «Когда успокоишься, приезжай ко мне с внуками. Не переживай, Аня, не рви мне сердце».

Анна, всегда уверенная в том, что в отличие от ее сестры Светы она у матери на первом месте, сползла по стенке – не верила услышанному. Как так могло получиться, что мать не поверила в то, что ей действительно плохо, да так, что кричать хочется от отчаяния?

Ответ на этот вопрос мы нашли с ней вместе, обнаружив разгадку в семейной истории ее матери. Елизавета Тихоновна всю жизнь прожила по указке старшей сестры, которая манипулировала ею, не давала свободно вздохнуть и принять самостоятельное решение. Именно поэтому она вывела печальную формулу счастья: «В жизни музыку для всех заказывает сильный, упрямый, бескомпромиссный, такой, как мои сестры и мама».

Именно такой она постаралась воспитать свою старшую дочь, тем более что Анна с детства была заводилой и верховодила всеми: сначала во дворе и в школе, а позже и в институте. Она была в центре внимания и задавала тон любой беседе. Мать радовалась, что дочка растет с характером. «Такая всегда себя защитит, – гордилась она Аней. – Умеет себя правильно поставить, не в меня пошла».

Елизавета Тихоновна всячески поддерживала Анин боевой дух. Благосклонно относилась к тому, что дочка пыталась всех подмять под себя и жила под девизом: «В эфире должен быть один голос, и этот голос – мой». «Люди тянутся к сильным, – озвучивала Елизавета Тихоновна свои представления о жизни в беседах с дочерью. – Слабых никто не любит. Поэтому ты должна надеяться на себя, и только на себя. И знать себе цену. Вот наша бабушка – в 38 лет осталась одна с пятью детьми на руках. В войну председателем колхоза была. Ее так и звали – Екатерина Суровая».

Аня эти уроки усвоила и выросла эталоном маминых представлений об успешной женщине: она никогда не позволяла себе казаться слабой, да и с самооценкой у нее все было в порядке. Лишенная сентиментальности, она не тратила время на пустые мечтания. Ставила очень прагматичные цели и добивалась их.

Ей было привычно стремительно завоевывать все новые и новые высоты. Сначала – престижное распределение после экономфака. Затем – открытие собственной фирмы, через год – смена профиля на более перспективный, с ее точки зрения, – строительство и ремонт офисных помещений.

«Если не тратить время на глупости, лишние разговоры за жизнь и точно знать, чего ты хочешь, то все складывается так, как ты задумал», – любила она повторять своим друзьям-коллегам. Анна самолюбиво считала, что для них она – образец для подражания, авторитет, модель будущего. Но и здесь ошибалась: они понимали – ее надо держаться. Благодаря ее напористости и они не пропадут. Потому Анну внимательно выслушивали, ей льстили, говорили комплименты.

Но был один обидный нюанс, о котором она долго не догадывалась: даже те, кто продвигался вверх не без ее помощи и взахлеб уверял ее в своей искренней привязанности, про себя считали ее зарвавшейся везучей стервой. Конечно, ей никто не посмел бы выплеснуть такое: боялись нажить в ее лице влиятельного врага, который точным ударом выбьет из-под них желанное место.

За ее показательную нескрываемую силу ее не любили хотя бы потому, что она была иронична до обидного, не умела быть снисходительной к чужим промахам.

Она полагала, что люди должны контролировать свои недостатки, а не выставлять их напоказ. Логика ее была категорична, как она сама: если она держала себя в руках, не позволяла распускаться, то отчего же и другим не делать так же. «И почему люди так обидчивы и мелочны?» – не раз удивлялась она. Но отнюдь не мелочность была причиной тому, что ее подруги, которые еще вчера нараспев расхваливали ее, часто «забывали» пригласить ее на междусобойчик. Она не раз с досадой узнавала задним числом, что ее окружение что-то отпраздновало без нее. После ухода мужа такие детали из второстепенных стали превращаться в ее восприятии в важные.

Вскоре она сделала и третье открытие: она для всех чужой, хотя и нужный человек. Люди держат с ней почтительную дистанцию и не желают ее сокращать. «Почему так?» – пытала меня Анна.

Из ее подробного описания своего обычного общения с теми, кого она считала своими, стало ясно, что все меркли на ее фоне. Они по всем параметрам были менее успешны, требовательны, амбициозны. На фоне Анны, которая демонстративно проповедовала силу и натиск, их несовершенства становились более отчетливыми. Вот почему они инстинктивно пытались отстраниться от нее, хотя бы на время. Но при этом, будучи зависимы от нее, не могли уйти окончательно.

Анна поняла: те, кого она называла «неблагодарными дурами», очень страдали от ее шуток и колкостей. Она не давала им спуску. Привыкнув блистать сама, она не давала им возможности хоть час-другой побыть в центре внимания. Анна закрывала собой все солнце, забывая, что ни одно живое существо не может довольствоваться вечной тенью. Ничего удивительного, что, повинуясь человеческой природе, они искали общества тех людей, среди которых чувствовали себя в своей тарелке, а не в согнутом положении улыбчивой свиты.