– То есть как?

Говорившая скороговоркой Мэрилин запнулась и глубоко вздохнула:

– Не знаю. Исчез, и все. Никому ничего не сказав. Я вызвала полицию, они, как положено, объявили деда в розыск, но даже не попытались его искать. И, возможно, они правы. Зачем зря тратить время? Все и так решили, что он погиб. Я сама чувствую, что его нет в живых. В тот вечер, когда мы первый раз встретились, я бродила по городу, словно надеялась увидеть его призрак. Я так часто делала. Возможно, слишком часто.

– Это ужасно. Просто ужасно. – Зак не кривил душой.

– Да. Но смотри дальше.

Девушка поднялась, встала посреди комнаты и отчего-то вдруг полностью расслабилась. Опустила руки, распрямила туловище; одежда, не встречая больше сопротивления, упала на пол. Мэрилин не красовалась, не устраивала стриптиз, но эффект все равно был потрясающий. Она стояла перед Заком совершенно обнаженная, ее тело – гладкое и нежное в слабом отсвете глобусов – выражало уверенность и беззащитность одновременно. Мэрилин повернулась на месте. И взору предстала картина испытанной в прошлом боли.

Зак почти не удивился. Как только он увидел татуировку на спине подруги, ему показалось, что он с самого начала подозревал о ее существовании как о некой разгадке, такой, что содержит в себе новые, еще более трудные ребусы.

– Хорошенько смотри, ведь ты спец по картографии.

Зак начал осмотр сверху. Путаница начиналась высоко на тощих лопатках – покрывающая контуры тела, неуклюже намалеванная паутина прямых и кривых линий. Некоторые проведены безжалостно, другие – неуверенно и, как на других телах, могли означать дорогу, реку или железнодорожную ветку и вообще что угодно – кабель, гидромагистраль, линию электропередач. Карта никак не была привязана к рельефу плоти, на которой была выколота. К тому же повсюду были рассыпаны квадратики и кружки, возможно здания, а между ними – черточки, которые можно было принять за мосты и подземные переходы. Некоторые из отметин выглядели не более чем загогулинами, помарками, насечками, словно кому-то захотелось просто поиздеваться над мягкой плотью. Там также имелись аляповатые крестики, полукружья и стрелки, которые могли что-то обозначать, но ничем не выдавали своего смысла. Всему этому хаосу вряд ли стоило придавать большое значение.

У Зака мелькнула мысль, что в карте, возможно, нет никакой тайны, никакого поддающегося расшифровке кода, связи с внешним миром, что она лишь попытка надругаться над женским телом, покрыть его сумбурными, обидными значками. Читать такую карту – все равно что пытаться различить желаемое в хаосе – бесплодное занятие, вроде наложения пятен Роршаха на план города.

Как и у других жертв, внизу спины тату теряла четкость. Ниже узкой талии каракули становились и вовсе небрежными, абстрактными, круги, завитки, росчерки наползали друг на друга, словно татуировщику надоело, и он торопился закончить. Опять все та же характерная непоследовательность, и опять – на самом копчике, на пространстве повыше ягодиц – аляповатая, но совершенно узнаваемая роза. Теперь у Мэрилин имелись целых две чертовы розы ветров!

На тугих мышцах низа спины Зак разглядел нечто еще, то, что было сокрыто под путаницей линий, словно татуировщик нанес определенный рисунок, а потом решил закрыть его другими наколками. Под линиями маскировки либо забивки угадывалась округлая фигура с кружочком внутри у самого края – то ли амеба с ядром, то ли яичница-глазунья. Во всеобщем иллюстративном беспорядке было трудно определить, что это такое. Отогнав от себя мысли об излишней впечатлительности и навязчивой идее, Зак решил, что видит очертания отеля «Телстар».

Мэрилин начала рассказ с самого начала. Она выглядела ранимой, но стойкой, скорее покорившейся судьбе, чем опечаленной. Постепенно, запинаясь, она рассказала то, что вместила память, – как шла ночью, как на нее напали, о запахе кожаного колпака, поездке на микроавтобусе, пытке в подвале, различных видах боли, которые она испытала, слабой радости избавления и порче, которую невозможно целиком исправить. Она говорила, пока не достигла точки, в которой все слова иссякли, оставив после себя лишь пустоту.

Потом Мэрилин натянула на себя мешковатые брюки, футболку, рабочую рубаху и толстую шерстяную кофту, вновь покрыв себя защитным слоем одежды.

– Мне пора идти.

– Нет, не пора, – возразил Зак. – В целом мире не найдется причины, по которой ты должна уйти. Я хочу, чтобы ты осталась на ночь. Хочу, и все!

– Я не могу.

И не осталась. Когда Мэрилин все-таки ушла, Зак с удивлением обнаружил, что испытал подленькое облегчение. На него свалилось слишком много. Он сомневался, что способен подобрать идеальные фразы или волшебные действия, которые враз бы все исправили. Если таковые и существовали, то на их поиски, пожалуй, ушел бы весь остаток жизни.

Улицы словно вымерли. Мэрилин Дрисколл уходила все дальше от квартиры Зака, через квартал искусств и ремесел, сквозь хитросплетения и наслоения города. Хотя она чувствовала себя незащищенной, на душе стало легче. Зак рано или поздно все равно узнал бы, так почему сразу не рассказать?

На полпути к отелю сзади послышался шум автомобильного мотора. Мэрилин ни капельки не удивилась, когда, чуть повернув голову, заметила помятый «Кадиллак» цвета «синий металлик». Как же, как же. Лимузин медленно проехал мимо и остановился впереди. Мэрилин продолжала идти, пока не поравнялась с машиной, и только тогда остановилась и заглянула в окно. За рулем с несчастным, виноватым видом сидел Билли Мур. Прежде чем он успел что-либо сказать, девушка открыла дверцу и села рядом – как сделал бы благодарный попутчик.

– Я тебя ждала, Билли. Где ты пропадал так долго?

Водила не нашелся, что ответить, и по дороге к дому Вроблески они больше не обменялись ни словом. Билли даже радио не стал включать. Когда машина въехала за железные ворота, Билли Мур повернулся к Мэрилин и сказал:

– Извини. Я совсем запутался.

Вроблески ожидал их прибытия во дворе. Мэрилин бесконечное количество раз проигрывала сцену их встречи в уме, перебирая все вероятные оговорки и альтернативные концовки. Вроблески в этих сценариях неизменно выступал чудовищем и злодеем. Теперь, увидев его воочию, она даже пожалела, что он оказался не очень похож на дьявола. Да, быковат и, несомненно, в состоянии причинить какое угодно зло, но все-таки обычный человек. Мэрилин охватило жестокое разочарование.

Вроблески взглянул на пленницу без особого интереса, потом повернулся и пошел прочь, на ходу подав Акиму условный знак. Нет, этого она не допустит.

– Вроблески! – крикнула Мэрилин. – Не уходите. Вы обязаны объясниться.

Он бросил на девушку отсутствующий взгляд.

– Ты так считаешь?

– Да, считаю.

– Мне реально пофиг, что ты там считаешь.

– Нет. Этого мало.

Вроблески посмотрел на нее, как на результат неудачного лабораторного опыта – неожиданный, но в то же время не представляющий особого интереса.