Надо бы свернуть с улицы, заскочить в какое-нибудь укрытие: магазин, кафе, да хотя бы и банк – что угодно, куда чужаки не осмелятся сунуться, а если осмелятся, побоятся тронуть. От изнеможения и холода глаза застилали слезы, улица впереди выглядела размазанной и грязной. Пацан увидел ряд небольших лавок, торгующих спиртным, сигаретами и допотопными канцелярскими товарами. Магазины ему не понравились, он промчался мимо. Остался последний магазин, последняя открытая дверь. Пришлось нырять в него вслепую.

Пацан метнулся к стеклянной двери и, не заглядывая внутрь, приоткрыл ее ровно настолько, чтобы шмыгнуть в помещение. Он тут же захлопнул дверь за собой и задыхаясь привалился к ней всем телом. В голове звенела пустота, он понятия не имел, где оказался. Вокруг было очень светло и тихо; ему сначала померещилось, что он в приемной зубного врача. Из глубины послышался звук как от бормашины. Кто-то лежал в кресле. Какая-то чувиха. Похоже, ей было больно.

Вот только человек с бормашиной ничем не напоминал дантиста. Перед ним стояла женщина с длинными черными волосами, в узких джинсах, с обнаженными руками, одна из которых была сплошь покрыта татуировками. Она остановилась, бросила на пацана небрежный взгляд и спросила: «В чем дело, парень? Твой след взяли ищейки?» Опять же – какой дантист такое скажет? Тут он заметил картинки, развешанные по стенам, – яркие краски, четкие линии: черепа, тропические красотки, навороченные мотоциклы, дьяволы. Его угораздило забежать в тату-студию.

– Нет, – натужно выдавил он, – не ищейки.

Пацан выглянул в окно и увидел, что пятеро тощих долговязых парней заняли позицию на другой стороне улицы и с ледяным терпением ждали, расхаживая туда-сюда.

– Эти, что ли, пристали? – спросила хозяйка салона.

Жаловаться не требовалось, ситуация говорила сама за себя. Мастер тату попросила женщину в кресле обождать, порылась в железном шкафу и вытащила – пацан не поверил своим глазам – арбалет. Оружие выглядело очень современно – рама из шлифованного металла, телескопический прицел, винтовочный приклад. Арбалет нагонял ужас одним своим видом и очень ему понравился.

Татуировщица подошла к двери, открыла ее, взвела тетиву, вставила короткую стрелу и выстрелила. Она практически не целилась, и все же снаряд, со свистом рассекая воздух, пролетел по настильной траектории между двумя парнями, чуть не задев их, и угодил прямехонько в телефонный столб, исторгнув из него гул лопнувшей басовой струны. Обеспокоенные парни возмутились, что-то выкрикнули на неизвестно каком языке и отступили, на ходу обретая былую собранность и достоинство.

Хозяйка салона крикнула вслед: «Вон отсюда, расовая мелочь!»

Салон произвел на пацана огромное впечатление, но он не знал, как относиться к его хозяйке. Она вовремя пришла на помощь в минуту отчаянной нужды. Очень непривычно. И почему стало так приятно на душе?

– Иди сюда, парень, посмотришь, как работает настоящий мастер.

Роза снова занялась клиенткой. Женщина лежала лицом вниз, вытянув над головой обнаженные руки. Желтый шелковый шарф прикрывал грудь; впрочем, похоже, клиентка не стеснялась наготы. Широко открытые глаза не смотрели ни на что конкретно. Она тихо постанывала, непонятно только – от боли или чего-то еще.

– С ней все в порядке?

– С ней? Все нормально. Купается в эндорфинах.

– В чем?

– Химическое вещество такое. Когда больно, организм вырабатывает особое вещество – эндорфины. Через некоторое время боль превращается в приятное покалывание. Усек?

– Кажись, да, – ответил он не совсем уверенно.

– Эта молодка сейчас плывет на волне эндорфинов. Все потому, что татуировку я ей делаю в подмышках. Это охренительно больно. Правда, милая?

– О, да, – простонала женщина на столе. – О, да.

Пацан заглянул под левую, потом под правую руку клиентки. С левой стороны тату была сделана полностью, с правой – наполовину. В законченном виде обе представляли собой два одинаковых водоворота из синей и лиловой пены – нечто индейское и готичное одновременно. Тело женщины покрывали и другие тату – ласточки, маки, бабочки, обвивающие руки лианы, сердце с крылышками, готовое упорхнуть из-под желтого шарфа, но больше всего пацана зачаровали татуировки под мышками, их совершенная непрактичность. Зачем подвергать себя таким мучениям, если тату все равно никто не увидит?

– Ну, а с тобой что?

Пока мастер работала, пацан рассказал, как оказался здесь, о навязанной матерью «игре». Роза слушала, изредка задавая вопросы. Сначала она подумала, что парень сочиняет, но в конце концов поверила его рассказу.

– И зачем это понадобилось твоей матери?

– Чтобы сделать из меня мужчину.

– Ох, бедный чертенок…

Роза работала еще долго. Процесс требовал аккуратности и тщательности, и пацану вскоре наскучило наблюдать за ее руками. Другое дело – следить за лицом клиентки. Оно было необычное: в рамке из густых спутанных волос, черты жили своей жизнью, метались между болью и зыбким блаженством – закушенные губы, слезы в глазах, почти готовый рассмеяться подвижный рот.

Наконец операция закончилась. Женщина села и поднесла к подмышкам зеркало. Пацан не мог судить о качестве татуировки, но его удивило выражение радости на лице женщины и удовлетворения результатом своего труда на лице Розы. Очевидно, обе считали процесс серьезным делом.

– А мне можно? – спросил он.

– Татуировку?

– Да.

– Нет, нельзя.

– Почему?

– Я не собираюсь садиться в тюрьму. Делать тату детям в нашем городе пока еще запрещено законом.

– Да чего там, – сказала клиентка со свежей тату.

– Пытаешься втянуть меня в неблаговидное дело?

– Всегда хотела. Маленькую сделай – никто не заметит.

– Типа под мышкой, – подсказал пацан.

– Не пойдет.

– Да будет тебе, Роза, – повторила женщина.

Похоже, мастер давно ее знала и не привыкла отказывать.

– Ладно. Только не под мышкой. Дай свою руку, парень.

Тот с готовностью протянул сжатый правый кулак. Он живо представил себе викинга, комету или крылатого змея, вытатуированного на костяшках, но Роза развернула ладонь и наскоро выколола на ней группу черно-синих отметин – кружок, несколько скрещенных линий, одна из которых имела стрелку и символ “N” – север.

– Что это? – спросил он.

– Роза ветров. Если кто-нибудь спросит, скажи, что сам себе наколол.

– Договорились.

Однако вопросов никто не задавал. Вернувшись домой, к матери, пацан не стал рассказывать о Розе и татуировке. Никто, в том числе его мать, не поинтересовался: «Что это у тебя такое на ладони?» Другие мальчишки жили иной жизнью, их могли заставить предъявить ладони, например, для проверки на чистоту, но пацана никто не трогал. Сам он ладонь тоже никому не показывал. Достаточно быстро, всего через несколько недель, он начал замечать, что рисунок бледнеет.