class="p1">– Ой, мой лебедь! – радостно пискнула самая маленькая норушка. – Ты же видишшь, шшто это – лебедь? – круглые глазёнки требовательно воззрились на Таню. – Вот шшея, а вот – шшпинка, а это – голова!

Норушинка ловко уложила «лебедя» на ровный участочек снега и пририсовала ему клюв, крылья, лапы и хвост.

«Мой мир никогда не будет прежним! Теперь я всегда буду видеть в бегунке лебедя!» – думала Таня, укладывая «гордую птицу» поглубже в рюкзак.

– Мурашик лушше придумывает, но он меньше говорит. Мало шшовшем, – пригорюнилась Муринка. – Пошшле того как дом… упал, он пошшти всегда молшшит.

Таня и так обратила внимание на то, что второй норушонок говорил очень мало, даже когда она предложила им перекусить кусочком грецкого ореха, чтобы у них немного прибавилось сил, он торопливо взял угощение, пискнул что-то вроде «псиб» и стеснительно юркнул за Тишуну.

«Бедные-бедные дети, и как они тут выживали. А ведь самое-то страшное, что это было и горе, и безнадёга – им и идти-то тут было некуда, да и не к кому! – сообразила Таня, вспомнив рассказы Шушаны. – Они же могут или жить в уже обжитых норушных домах, или приходить в новые, но там должно соблюдаться условие – на момент вселения должны быть три поколения женщин в одном доме, и обязательно мирные, любящие и спокойные взаимоотношения в семье, иначе у них просто не откроется междустенье».

Наконец, когда все норушные ценности были вынесены и убраны для перевозки, вышел Тишинор, с трудом волоча классический узелок, связанный из тряпочки в цветочек, с трогательными тканевыми хвостиками наверху.

– Можно мне помочь? – Таня дождалась неохотного кивка и аккуратно переместила имущество в рюкзак.

Она похвалила себя за тактичный вопрос – было очевидно, что бедолага ужасно стесняется своей слабости и мог бы долго и упорно тащить поклажу сам, только бы не демонстрировать болезненное состояние.

Он уже собирался подойти к яблоне, но Таня его остановила.

– Я хотела вас предупредить – меня сюда привезли мои друзья – лучшая подруга и её муж. Он будет за рулём, она – на переднем сиденье. Шушану они оба знают и очень уважают. Только… они не люди.

– Не люди… а кто? – осторожно уточнил Тишинор, явно ожидая какой-то подвох.

– Вороны родом из исконных земель, но родились тут. Шушана им доверяет, а Крылана – моя подруга, даже квартиру купила в нашем доме.

Тишинор, услыхав про крупных птиц, которые в природном своём состоянии вообще-то очень даже не побрезгуют грызунами, дёрнулся было собрать детей и кинуться к норе, но, услышав про квартиру, которую купила вороница, устало опустил лапы.

– Пожалуйста, не волнуйся. Я просто не хотела, чтобы ты переживал за безопасность норушат… – Таня снова призвала на помощь все свои дипломатические способности и такт.

– Странно у вас всё, – вздохнул Тишинор.

– Есть такое, – охотно согласилась Таня. – Только… знаешь, я не представляю себе, что бы со мной было, если бы Шушана не вышла ко мне год назад. Мне было очень плохо, а она показалась, познакомилась со мной и очень помогла. Так что я, наверное, тоже странная, но ни за что не променяла бы свою теперешнюю жизнь на нечто обыденно-нестранное.

Норушь отчаянно вслушивался в её слова, но… ничего тревожащего там не различал. Да, говорила она о вещах крайне необычных, но уж куда хуже, когда говорят гладко да сладко, а сами слова звучат неправильно, плохо! Он-то это неоднократно слышал – оба сына хозяйки по очереди приезжали к матери и уговаривали её переписать дом и участок на просящего, ничего не оставив другому брату. Уж как они дивно начинали, как пели… Но даже в начале этих уговоров Тишинор слышал, как из слов тягуче и безнадёжно капает яд!

– Хорошо! Я поверю тебе про воронов… – выдохнул он, а потом заторопился – сил оставалось совсем мало, он устал, температура поднималась, а ему очень нужно забрать яблоню с собой – она не выживет без норушей.

Тишинор подобрался к самым корням, погладил лапами ствол, потом и вовсе обнял его и…

– Смотри! Крылана, смотри! – Карунд изумлённо уставился на дерево, которое втягивало в себя уже практически распустившиеся листья. – Я такого никогда не видел!

– Наверное, это вообще мало кто видел, – тихо подсказала Крылана мужу. – Он забирает с собой не просто корешок и отросток, он зовёт память и привязанность дерева, которое много-много лет жило вместе с любимыми людьми и норушной семьёй. Люди… ушли, семья, а точнее, её остатки уезжают. Дерево просто погибло бы. Останется эта яблоня здесь жить обычным деревом, ненорушным, но зато без боли и тоски. А всё вложенное норушами он заберёт с собой в отростке.

Крылана довольно точно отгадала смысл происходящего и убедилась в этом, когда увидела Таню, с рюкзаком за спиной. За пазухой у неё сидело трое норушат, а на сгибе правой руки помещался норушь, который крепко-крепко держал лапами гладкий и чистый яблоневый корень, из которого выбивалась вверх веточка с яркими, крепенькими, радостными и уверенными листочками.

– Вот, это Крылана и Карунд, а это – Тишинор, Тишуна, Мураш и Муринка, – Таня всех представила, а потом нырнула в салон – устраивать пассажиров.

Крылана заметила, что она почти плачет – сдерживается с трудом, но с вопросами не полезла – понятно же, что сейчас не время.

Когда машина тронулась с места, Тишинор попросил поднять его к окну. Остальные и так сидели на Таниных руках и шмыгали носами.

– Ничего, не волнуйтесь, если захотите, вы сюда приедете! – заверила их Таня. – Главное сейчас Тишинору поправиться, а остальным – хорошо питаться и отдохнуть.

Она устроила простуженного и полностью обессилевшего норуша в своей куртке, которую расстелила на заднем сиденье, и он, придерживая лапой яблоневый росток, уснул тяжёлым и беспокойным сном. А малыши и норушинка сначала ели, откусывая то от кусочка сыра, то от изюмины, то от ореха и сушки, а потом, осоловев от сытости, усталости и волнения, подобрались к нему под спину и засопели, провалившись в сон.

За окном машины мелькали леса, деревни, дачные посёлки и поля, а Таня всё вспоминала, как крохотная норушная семья прощалась с развалинами дома и теми, кто под ним остался.

Нет, она уже даже собиралась выкупить этот участок, в конце-то концов, Крылана братьев-баранов может заставить ходить за ручки и петь дружные детские песенки, и даже Костик пусть бы её простил… но…

«Но жить норуши там уже не смогут! – отчётливо поняла Таня. – Это уже не дом, а… кладбище. Да ещё и отравленное злобой, завистью и жадностью двух глупых людей. Людей, которые так близки друг другу по крови, и так бесконечно далеки, что безжалостно уничтожили даже мамин дом, помнивший её тепло