От этих правил у Тео даже в груди заныло. «В случае проигрыша жизнь переходит во владение Смерти» – отлично, пускай. «Сможет унести один предмет или одного человека»…

И тут Теодора словно ледяной водой окатило.

Одного! Кобзарь говорил об этом, когда рассказывал о Макабре, но тогда Тео совсем не подумал, что вихрь Смерти похитил и унес по ту сторону обоих родителей!

Но… Что же делать?!

– Теодор, скоро полночь! И если ты хочешь участвовать, нужно спешить, – поторопил Кобзарь. – Или ты пролетаешь.

Теодор нахмурился.

– Мне нужно подписать договор?

– Да, скорее. Все уже в сборе.

– Чем же?..

– Ну, чем обычно подписывают договор со Смертью, Тео?

– Кровью?

Кобзарь закатил глаза.

– Чему вас учат родители?! Чернилами, бог мой!

Музыкант изъял из своих бесчисленных карманов пузырек с чернилами и перьевую ручку. Тео несколько секунд думал, прежде чем обмакнуть перо, а затем резко расписался: буквы Т. Л. и полумесяц. «Т» походила на крест.

– Красивая подпись! – восхитился Кобзарь. – Что ж, ты согласен, а это значит, Теодор, что ты теперь участник Игры. Или выиграешь, или… Впрочем, не важно! Да начнется Макабр!

Теодор не ожидал, что все произойдет так быстро. Он не успел опомниться, как музыкант хлопнул в ладоши – и в следующий миг воздух завертелся с бешеной силой. Тео уцепился за бревно, однако вихрь был слишком силен, и он с ужасом понял, что висит вверх ногами.

– Не бойся! – Кобзарь захохотал, и тут же звякнули струны, а его наряд зазвенел и забряцал так, что приглушил свист ветра.

Теодор оказался в сердце вихря, руки не выдержали, и в следующее мгновение он взмыл в небо, уносясь все дальше от кладбища. Теодор беспомощно глянул вниз и увидел, как стремительно удаляется шпиль часовни, кладбище и весь город…

Когда вихрь рассеялся, Теодор оказался сидящим на сырой холодной земле. Он сразу увидел, что невдалеке копошатся другие игроки, а чуть в стороне топчется конь Маски. Все с кряхтеньем поднялись и изумленно уставились друг на друга.

В следующую секунду каждый схватился за оружие, но их остановил насмешливый голос Волшебного Кобзаря:

– Сто-о-оп, стоп, стоп! – Музыкант ступил на землю из последнего, утихшего буквально на глазах вихря, элегантно стряхнул с плеча воображаемую соринку и поправил шляпу. Затем он нахмурился и погрозил пальцем: – Ай-яй-яй! Дорогие игроки, вы что, решили нарушить второе правило Макабра и вылететь из Игры? Напоминаю: убивать здесь положено только Госпоже, но уж никак не вам. И вообще, вы что, совсем приличия позабыли? Где ваша учтивость? Где реверансы, поклоны или хотя бы «здрасте»? Честное слово, будто только и ждали случая поубивать друг друга, а не начала нашей Игры, увлекательной и в высшей степени поучительной! Ну-ка, прячьте свои железяки.

Помедлив, Теодор опустил нож. Шныряла, покосившись на него и что-то негодующе проворчав, заткнула свой клинок за пояс. Маска невозмутимо вложил в ножны меч, а мэр Вангели – шпагу. Чучельник Цепеняг, едва справившись с гневом, опустил охотничий дротик. Алхимик же повертел скальпель, посмотрел на кошачий хвост в другой руке – видимо, начало Макабра застало его за очередным опытом – и спрятал лезвие где-то в складках рабочей одежды. Хмурый Ворона никак не мог решиться убрать кинжал, а Санда так и застыла с натянутым луком, впившись взглядом в лицо альбиноса.

Теодор бросил вокруг быстрый взгляд. Они стояли в центре разрушенного здания на вершине холма. Вокруг расстилались поля с редкими снежными островками, блеяли овцы. Вдалеке виднелись огоньки Китилы, кирпичные крыши и дым, который, извиваясь, вытекал из труб. Теодор понял, где они находятся: на взгорье с руинами смотровой башни, которое они с Вороной разглядывали, когда следили за домом Алхимика.

– Будет неинтересно, если Игра завершится кучей трупов на вершине холма. – Волшебный Кобзарь фыркнул. – Это ж никакого веселья! Так нельзя! Макабр должен продолжаться до последнего, пока один из вас…

– Раду?!

Громкий, испуганно-радостный крик эхом отразился от полуразрушенных стен и заставил всех вздрогнуть.

Санда, раскрыв рот, смотрела на Ворону так, что Кобзарь выхватил из мирно крутящегося неподалеку вихря стул и подставил его девушке, чтобы в случае чего та не грохнулась наземь.

Ворона уставился на Санду, Санда – на альбиноса, а все остальные, включая коня Маски, переводили взгляды с девушки на парня и обратно.

– Раду? Это…

Ворона тряхнул головой, сбрасывая пыль времени.

– Я вспомнил! Мое настоящее имя! А ты… – выдохнул он, протягивая руку девушке и указывая на ее кулон в виде птицы, – а ты…

– Санда!

– Да, я помню тебя!

Раду, которого помнила Санда, был темноволосым кареглазым мальчишкой с задорным вихром на голове – точь-в-точь как у нее самой. Он смеялся до упаду, веселил ее с тех пор, как обоим исполнилось пять лет; они познакомились на речке, куда родители привели детей купаться. И там они виделись в последний раз. Санда узнала Раду, хоть и не сразу – ведь его волосы были белы как снег, а глаза – красные словно кровь. Некоторое время она сомневалась, не обозналась ли, но вдруг увидела тот самый вихор на макушке, который не смогла пригладить даже рука Смерти. А потом взгляд Вороны скользнул по Санде и остановился на кулоне…

Секунду спустя двое стояли, ничего не видя вокруг и крепко сжимая друг друга в объятиях.

Никто не проронил ни слова. Теодор только хлопал глазами, недоумевая, почему происходящее вызывает у него какое-то неведомое щемящее чувство.

Кобзарь достал платок из кармана, пришитого под мышкой, и умиленно промокнул уголки глаз.

– Бог мой, бог мой! Как всегда – во время Макабра происходят такие удивительные совпадения.

Почему-то в словах Кобзаря Теодор не услышал особой искренности.

– Ты умер? – спросила Санда.

– Немножко. – Ворона-Раду захохотал над собственной шуткой и щелкнул девушку по носу: – Ну хватит грустить, Пташка!

Санда улыбнулась сквозь слезы, услышав детскую кличку.

– Я не Пташка, – сказала она упрямо, как когда-то.

– Ну, конечно! Пташка, у которой перья на голове! – Ворона сдул со лба девушки вихор, который тут же упал обратно.

– Все хорошо, что хорошо кончается! – всплеснул руками Кобзарь. – Правда, у нас все только хорошо… начинается. Ах, как я люблю счастливые истории, особенно те, в которых финал полон улыбок и воссоединений! Не люблю грустные концовки, от них хочется плакать, и сердце просто разрыва…

Кобзарь схватился за грудь, но тут же опомнился.

– А теперь – по местам, господа! Еще наговоритесь, птенчики, когда завершится Макабр! По местам, скорей!