Санда не двинулась, но Раду что-то шепнул ей на ухо. Она кивнула, и на ее бледном лице заиграл румянец.

Теодор подумал, что такого мог сказать Ворона, но Кобзарь перебил его мысли. Он схватил рупор, поднесенный ветром, и закричал:

– Итак, первый тур, господа, первый тур! Никто не забыл дома свою игральную кость? Если что, отправлю обратно. Эй, вихрь!

– Н-нет, – вздрогнул Алхимик.

Лицо старика было зеленоватым, он явно чувствовал тошноту, натерпевшись от воздушной стихии.

– Всё с собой. И кстати… – Алхимик покосился в сторону города, где темнел далекий Черный Зуб, – а можно потом… пешком?

– Потом? Да пожалуйста. Если выживете, – пожал плечами Кобзарь. – Итак, вы добыли игральные кости. Смерть властна над всем миром, она таится в каждой стихии: огне, воде, земле и воздухе. Одна из этих стихий выбрала вас и оставила свое клеймо, а уж почему, об этом лучше знать вам. А теперь призадумайтесь хорошенько, верную ли игральную кость вы выбрали? Эта ли стихия избрала вас игроком? Или другая? Если сделаете неверный выбор…

Волшебный Кобзарь хлопнул в ладоши – и в полуразрушенных каменных проемах появились четыре разноцветные двери.

Первой открылась красная. Из нее дохнуло жаром, вырвался пепел и черная сажа. В воздухе запахло гарью. Гудящему за дверью огню конца и края не было – казалось, это вход в настоящий ад.

За синей дверью бушевало море. Запахло солью, свинцовые воды захлестнули порог, а где-то вдалеке поднялась волна высотой до неба, готовая утянуть на дно все корабли мира.

За белой дверью распахнулось голубое небо. Это выглядело не так страшно, пока оттуда не вырвался ветер, чуть не сбивший всех с ног и унесший в голубую бездну шляпу Алхимика. Котелок заплясал среди облаков, а где-то далеко под ними виднелась земля, и ее от двери отделяли километры.

За черной дверью притаилась ночь. Ввысь уходили своды гигантской пещеры, внизу клубился мрак. Волшебный Кобзарь сунулся в дверь и крикнул: «Ау!» Звук заметался по стенам: «Ау-у-у-у» – и полетел вниз, не встречая препятствий.

– Ну что ж, милости прошу, – развел руками Волшебный Кобзарь. – Двери открыты, можете идти. Ах да – игральные кости. Достаньте. На каждой стороне есть точки – одна, две, три, четыре, пять и шесть. Это количество загадок, которые следует отгадать при встрече с Госпожой. Вам нужно найти ответ на все, сколько выпадет. Но, конечно, если выпадет шесть, можете сразу удавиться, потому что осилить шесть загадок подряд еще никому не удавалось. Помнится, Гефестион… Бедняге не повезло… Ах да! На каждую загадку дается минута. Хорошо думайте, прежде чем ответить; неверный ответ считается проигрышем, и тогда возврата из этой двери вам, к сожалению, не будет. Ну, если вы только не умеете плавать как рыба или летать как птица. К несчастью, Маска, ваша стихия – огонь, так что не рекомендую соваться туда с конем.

Маска оглянулся – вихрь захватил его, когда он пролетал над городом на своем чудесном коне. Стройный вороной скакун стоял рядом с хозяином. Игрок обнял его за шею и прошептал что-то на ухо. Затем они посмотрели друга на друга, словно прощаясь, и скакун низко опустил голову.

– Давай, не жди меня, – сказал Маска. – Лети обратно! Возвращайся домой!

Конь норовисто тряхнул гривой, но повиновался. Он встал на дыбы, оттолкнулся от земли – и в следующее мгновение поскакал по небу в сторону горной гряды, где Карпаты сходились под небом тысячами уступов, окутанных зеленой дымкой.

– Он отправился домой, – ни к кому не обращаясь, сказал Маска. – И если мне суждено вернуться – мы встретимся вновь. Через мгновение или вечность.

– Все когда-нибудь встречаются вновь, – кивнул Кобзарь и понимающе улыбнулся. – Всё когда-нибудь повторяется. Но не всем суждено вернуться из Макабра. Впрочем, как говорится, заранее эпитафий не пишут. А теперь, если вы готовы к первому туру Игры, выбирайте дверь! Надеюсь, увидимся через мгновение или вечность. Удачи, игроки. Макабр продолжается!

Кобзарь хлопнул в ладоши, и вокруг него закрутился вихрь. Он разметал волосы, а за плечами Кобзаря грустно бренькнул инструмент. Музыкант перебросил кобзу на грудь, откинул ткань, тронул струны и заиграл. Послышался стук сердцебиения, он нарастал, нарастал, так же как вихрь. Чем быстрее колотилось сердце кобзы, тем сильнее Теодор чувствовал бег крови в собственном теле. Ветер яростно трепал одежду и волосы.

– Скорей! – закричал Кобзарь. – Скорей! Когда песня закончится, вас уже здесь быть не должно!

Шныряла кинулась к черной двери, но остановилась на пороге, вынула камушек и зажмурилась.

– Черт! – крикнула она. – Ненавижу ямы!

Зажав в зубах игральную кость, девушка воткнула в порог ножик и прыгнула. В дверном проеме она сделала кувырок и ухнула вниз собакой, ее серый хвост мелькнул – и пропал.

Кобзарь осторожно заглянул в яму за порогом и беззаботно заметил:

– Хм, угадала. Скорей, скорей, игроки, шевелитесь – песня сейчас оборвется!

Сердце Теодора забилось где-то в горле, когда он направился к огненной двери. Не ошибается ли он? Верен ли выбор? Его ли стихия оставила клеймо, как сказал Кобзарь? Или это стихия отца, а он шагнет сейчас в костер и сгорит? Теодор задумался на мгновение, глядя как за дверью бушует пламя, и ему стало так жарко, что он задохнулся.

Клеймо!

Теодор однажды ощущал жар огня, стоя у огромного костра так же близко, как сейчас, и так же чувствовал страх и боль! К его щеке приложили раскаленное докрасна железо, которое оставило след на всю жизнь, – и он помнил боль от огня.

Клеймо.

Теодор зажмурился, задержал дыхание и сделал шаг в жаркий дверной проем, прямо в сердце костра. По его пальцам прокатилось жгучее покалывание. И тотчас же биение сердца позади него смолкло. Он стоял в тишине – а прямо перед ним за столом сидела фигура.

Теодор огляделся. Он стоял на уступе, дверь пропала. Порывы ветра приносили аромат хвои, а внизу гудели сосны. Он находился на вершине мира, на самом краю, а у ног начиналась пропасть. Внизу, среди скал, посвистывал и что-то шептал ветер, по ущельям то и дело пролетали совы. Теодор узнал это место. Не мог не узнать – ведь он приходил сюда записывать события в дневник. Он оказался на Волчьем уступе.

На краю пропасти находился стол, покрытый черной скатертью. На столе – песочные часы. А из-за часов на него глядел некто, от чьего взгляда у Теодора отнялся язык, а длинные волосы чуть было не встали дыбом. За столом, положив на него руки, сидел… он сам.

Двойник улыбнулся, и Теодору показалось, что он увидел в его глазах свое отражение, а в глазах своего отражения – вновь отражение, и череде этих одинаковых образов не было конца. В этом бесконечном зеркальном коридоре настоящего Теодора не существовало. Или все они были настоящие?

Второй Теодор раскрыл рот, и Тео услышал собственный голос: