В этот дождливый и холодный день афиняне были нетерпеливы и заносчивы, ибо страдали от дождя и холода по вине вождей, позвавших их на Пникс, на эти холодные и мокрые камни.

Эпистат Совета Пятисот, когда стражники добились порядка и тишины на Пниксе, сказал:

— Рассмотрено и предлагается на ваш суд дело о поражении наших войск в Египте, о разгроме нашей военной экспедиции, о гибели воинов, о денежных затратах на эту экспедицию, о преждевременном отъезде из Египта главнокомандующего экспедицией стратега Перикла, сына Ксантиппа. Дело рассмотрено по заявлению Фукидида, сына Милисия. Вам решать, кто первый выйдет на трибуну, Перикл или Фукидид.

— Фукидид! — заорало Собрание. — Пусть первым говорит Фукидид!

Он говорил долго, умно и убедительно, ничего не упустил из того, как складывалась экспедиция в Египет, сколько ушло кораблей, сколько отплыло солдат, сколько было потрачено денег из союзной казны, как были одержаны победы в Египте и как всё закончилось поражением, сколько вернулось кораблей и солдат и кто виноват в провале экспедиции. Виноватым, по его мнению, был, конечно, Перикл.

— Из-за пшеницы, которую прислал нам ливийский принц Инар, — сказал Фукидид в завершение своей речи, — и которой афинянам хватило едва ли на месяц, мы ввязались в губительную для нас войну по внушению Перикла и потеряли в десять раз больше, чем стоит эта злосчастная пшеница. Кроме того, погибли сотни наших соотечественников, кровь которых неоценима. И нет победы, а есть позорное и преступное поражение, в котором повинен Перикл!

Ничего другого Перикл и не ожидал и благодарил судьбу за то, что Собрание предоставило Фукидиду слово первому: Фукидид выложил всё и не оставил ничего такого, чем смог бы потом, после выступления Перикла, опровергнуть его доводы. И допустил в своей речи один непоправимый просчёт: он не сказал, что Перикл воевал в Египте против персов, против заклятых врагов Эллады, что победы в Египте были одержаны над персами и поражение афиняне потерпели в Египте от них же, что случалось уже не раз и что должно быть отмщено. Поражение не может быть концом в войне афинян с персами, концом может быть только победа. Эта клятва перешла от отцов к сыновьям и перейдёт к следующему поколению, если враг не будет разгромлен до конца теперь. Перикл сказал об этом сразу же.

— Фукидид рассказал вам о многом, но забыл о главном, — начал Перикл свою речь. И увидел, как у афинян посуровели лица и зажглись глаза, когда он напомнил им о персах. Потом он добавил к сказанному, что с персами в Египте воевали только афиняне, верные своему союзническому долгу.

— Естественно, что на это ушли деньги из союзной казны. Откуда же нам брать эти деньги ещё? Эти деньги собираются на погибель персам. И мы били персов. И будем их бить ещё!

Пникс отозвался на эти слова Перикла аплодисментами и воинственными криками. Поражение было пережито, в душах афинян поднималась отвага и жажда священной мести.

Он видел лицо Аспасии. Именно лицо, потому что Аспасия была одета в мужскую одежду и неузнаваема. Возможно, что Перикл не нашёл бы её в многотысячной толпе, когда б не знал, что она здесь, что она где-то рядом с трибуной и что возле неё стоит Сократ. Сначала Перикл увидел Сократа, потом её. Она кивнула ему головой, и это означало, что она одобрила начало его речи и теперь ждёт, когда он скажет о том, о чём они договорились прошлой ночью, сначала на пиру, а потом — это потом всё-таки состоялось! — в одной из дальних комнат, будь она благословенна, эта комната, и всё то, что там было. А было там счастье. Восторг и счастье. Восторг и счастье любви.

Он продолжал, глядя на Аспасию:

— Афиняне — защитники всей Эллады. Наши корабли, наши воины, наше мужество мы противопоставляем персам, врагам Эллады. В союзе с нами — многие земли, острова и города. Иные из них, забывая о долге эллинов перед эллинами, готовы корысти ради предаться нашим общим врагам, ищут покровительства персидского царя или Лакедемона. Сами персы ищут союза с Лакедемоном и уже не раз получали помощь от него. Наши союзники участвуют в борьбе за свободу Эллады только деньгами, которые они, кто с большей охотой, кто с меньшей, вносят в казну Делосского союза. Кровь проливают афиняне, сыновей теряют в битвах афиняне, лютый гнев врага испытывают на себе афиняне, исправляют урон предательства и измены — афиняне. Никто не знает, когда боги сотворили землю Эллады, но все знают, когда Афины спасли её от гибели. Поэтому по справедливости мы должны назвать союз эллинских городов не Делосским, а Афинским! В руках нашей покровительницы Афины меч спасения и свободы Эллады!

У Перикла было это право — говорить о победах афинского оружия: он сам участвовал в битвах, на его мече — боевые зазубрины, в его щите — наконечники вражеских стрел и пробоины, оставленные вражескими копьями. Он — воин. Фукидид же — постоянный обитатель Пникса, здесь все его сражения — словесные, конечно, — и все его победы.

Слова Перикла о том, что меч спасения и свободы Эллады в руках Афины, вызвали гул одобрения и долгие аплодисменты. Перикл взглянул на Фукидида. Фукидид смотрел на него сквозь злобный прищур.

— Делосский союз мы будем именовать отныне Афинским союзом! — добавил Перикл масла в огонь. — Афинским союзом, возглавляемым Афинами!

Он вытер мокрое от дождя лицо, дождался тишины и сказал то, чего так ждала Аспасия и его друзья:

— Мы перевезём делосскую казну в Афины! Здесь ей место — в храме нашей покровительницы. — При этих словах Перикла Аспасия помахала ему рукой, Перикл же продолжал: — Мы знаем, что остров Делос охраняет Аполлон — там Латона родила его. Это священный остров. Но мы знаем также, что не так давно Делосом владели персы, как и многими другими островами Киклад. Всегда есть риск, что дел осекая казна однажды будет захвачена врагами, похищена из храма Аполлона — ведь мы и теперь доверяем охрану острова и казны только богу, а не боевым кораблям и воинам. Враги не чтут богов, и святотатство для них — не преграда для нападения на Делос. Мы перевезём казну в Афины!

Снова были крики одобрения. Права была Аспасия, когда сказала, что афинянам такое предложение понравится.

— И будем распоряжаться этой казной — для строительства новых боевых кораблей, для закупки оружия и продовольствия, для снаряжения военных экспедиций, для подготовки нашей молодёжи к будущим ратным делам, для утверждения боевого духа и преданности афинян общеэллинскому делу! Афиняне будут распоряжаться этой казной!

О чём бы он говорил теперь, когда б не принял совет друзей? Чем смог бы вызвать в сердцах сограждан такую бурю восторга? Что побудило бы Фукидида на необдуманный шаг — он вбежал на Камень и, стоя рядом с Периклом, который был спокоен и сдержан, как изваяние, принялся кричать, вертясь во все стороны и размахивая руками:

— Это воровство! Это грабёж союза, это нарушение его прав! Он хочет присвоить чужие деньги! — При этом Фукидид толкал кулаком в грудь Перикла. — Он вор!

Пникс сначала молчал, с удивлением наблюдая, как Фукидид, разгорячившись, изменяет всем ораторским правилам — бросается с кулаками на своего соперника, потом стал смеяться над Фукидидом и, наконец, возмутился его безумным поведением и стал требовать от эпистата и стражников, чтобы Фукидида стащили с Камня.