– Да.

Честно говоря, я думал, что чего-то понимаю насчет авиации. Но, как оказалось, подцепить планер к буксировщику – не такое уж и простое занятие. Полазив в обеих планерах и явно что-то для себя прикинув и оценив, Ката выбрала аппарат с бортовыми кодами HC-41. Однако его еще надо было вытащить на старт. Не знаю, как с этим вообще справлялся местный персонал при полном отсутствии мехтяги. Хотя, можно предположить, что при наличии на аэродроме двух-трех десятков человек перетаскивать восьмисоткилограммовый DFS-230 (а в снаряженном состоянии, т. е. с грузом или десантом из десяти человек он весил вообще больше двух тонн) туда-сюда, в общем, не должно было быть большой проблемой. У нас не было под рукой никакой дармовой рабочей силы в виде «заменяющих тягач» курсантов, и поэтому пришлось выгонять из ангара «Опель», привязывать к заднему бамперу автомобиля трос, с его помощью выволакивать планер на старт, а потом загонять машину обратно, в ангар. На этом мы потеряли лишних полчаса, но других вариантов в тот момент все равно не было. Чемоданы графиня перетащила в планер сама, еще до начала всей этой возни. Я было подумал, что, возможно, нам стоило тут что-нибудь поджечь или заминировать, но у нас не было ни гранат, ни взрывчатки, а практически все наличное местное топливо, как оказалось, было залито в баки «Гладиатора». Да и наша графиня никаких идей на сей счет не высказывала.

Дальше дело пошло быстрее. Убрав колодки из-под самолетных колес, Вася влез в кабину буксировщика, натянул на себя подвесную систему парашюта и пристегнулся к сиденью. Потом без особых проблем запустил мотор. «Гладиатор» затарахтел, а потом мощно загудел, его пропеллер превратился в мутный диск. Самолет стронулся с места и вырулил на старт. Ожидавшая там графиня подцепила к планеру буксировочный трос. Потом она надела летнее светло-коричневое пальто и легкий шарфик на горло (понимала, что на высоте довольно холодно) и полезла в кабину планера. Было видно, как Ката возится там, пристраивая круглую задницу в узкой чашке пилотского сиденья, явно стремясь не помять пальтишко. О том прискорбном факте, что у нас с ней не было парашютов, думать мне как-то не хотелось…

– Будете командовать! – крикнула мне Ката. – Скажите ему, что как только вы махнете рукой – стартуем!

Я побежал к гнавшему во все стороны пыль и мелкие частицы травы, тарахтящему на холостых оборотах «Гладиатору».

Жупишкин широко улыбнулся мне из пилотской кабины.

– Взлетаешь, когда я махну рукой! Следи за мной! Удачи тебе, Василий!

Он еще раз улыбнулся и опустил очки-консервы на глаза, сразу став похожим на филина и обретя плакатные черты типичного покорителя пятого океана начала ХХ века. Закрывать сдвижную часть фонаря кабины он не торопился.

– Быстрее! – крикнула мне графиня, сквозь шум мотора. – Не до сантиментов!

Я подбежал к планеру и открыл узкую боковую дверь.

– Готовы? – уточнила Ката сквозь плоское стекло кабины DFS 230.

– Да!

– Тогда машите ему! Взлетаем!

Я послушно махнул рукой и запрыгнул в медленно покатившийся по траве планер. Закрыл за собой дверь и огляделся. Вроде принято считать, что планер – это «тоже такой летательный аппарат». Может, оно и так, но вот в десантном исполнении он, как правило, сугубо одноразовый. В данном случае – угловатый каркас фюзеляжа из металлических трубок и полос, покрытый полотном и фанерой. Впереди – занимаемое сейчас графиней сиденье пилота с ручкой управления, педалями и щитком с несколькими архипримитивными приборами, за ним, посередине, на две трети длины фюзеляжа – широкая скамья, разделенная на десяток секций трубчатыми спинками, очень похожими на кроватные. Короче говоря, практически столь часто встречающийся там и сям «стиль каменного века». Хотя, с другой стороны, «зеленые дьяволы» генерала Курта Штудента именно с таких вот рыдванов высаживались у Эбен-Эмаэля, в Голландии и на Крите. И, что характерно, особо не жаловались. Впрочем, выбора у них все равно не было. А с другой стороны – летали же люди в Первую мировую на всех этих, выглядевших еще более несерьезно, «Ньюпорах», «Альбатросах», «Спадах» и прочих «Фарманах» и «Сопвичах». И ведь не просто летали, а еще и умудрялись воевать, сбивая неприятельские аэропланы десятками…

Я упал на предназначенную для десанта скамью и начал потихоньку осматриваться, благо кроме пилотской кабины в обеих бортах имелось по несколько прямоугольных иллюминаторов, а в потолке фюзеляжа за крылом – еще и люк. Помнится, туда гитлеровские парашютисты могли выставить, в целях самообороны, ручной пулемет MG34 или MG13. Но здешний люк никаких шкворневых приспособлений для оружия не имел. Оно и понятно – на фига нужен пулемет соплякам-гитлерюгендовцам?

Уже в момент, когда я закрывал дверь, наш DFS 230 начал ускорять свое движение – биплан Жупишкина дал полный газ и начал разбегаться, потянув нас за собой на вытянувшемся как струна тросе. Шурша колесами по аэродромной траве, угловатый планер разгонялся все сильнее. Я видел, как «Гладиатор» оторвался от земли и пошел вверх, а потом и у меня возникло стойкое ощущение пустоты под ногами. Одновременно я ощутил сильный толчок – от планера отделились колеса взлетной тележки шасси. Характерная конструктивная особенность DFS 230, который взлетал с колес, а садился на лыжу, как подобному одноразовому изделию и положено. Стало быть, легкой дороги назад у нас теперь не было. Оставалось радоваться тому, что мы, кажется, тьфу-тьфу, взлетели…

Интересно, что потом, в своем времени, я не нашел в доступных документах и мемуарной литературе вообще никаких документов о планерной школе, с взлетного поля которой мы тогда стартовали. Единственным встретившимся упоминанием была информация о том, что в 1960—1970-е гг., во времена расцвета ГДР, где-то там был полевой аэродром, на котором сезонно базировались самолеты восточногерманской сельскохозяйственной авиации – и ничего более…

Как и было оговорено на «предполетном инструктаже», Вася потянул на крейсерской скорости в юго-восточном направлении, поначалу держась практически на бреющем. Менее чем в сотне метров под нами мелькали деревья, дома и сараи под черепичными крышами и дороги с едущими по ним машинами. В таком режиме планер изрядно мотало и в горизонтальной и в вертикальной плоскостях, но Ката как-то умудрялась удерживать его от резких эволюций, одновременно стараясь не слишком натягивать буксир. Этаким вот макаром Жупишкин тащил по небу наш «планерный поезд» не меньше сорока минут. Потом графиня, видимо, сверившись с какими-то наземными ориентирами, покачала крыльями, и «Гладиатор» послушно и медленно потянул нас вверх, на заранее условленную трехкилометровую высоту.

Лично у меня во время этого процесса возник целый букет неприятных, хотя и не смертельных, ощущений, что неудивительно, планер наиболее подвержен разным «воздушным ямам» и прочим подобным «прелестям», да и холодновато было на высоте – внутри обклеенного тряпкой фюзеляжа гуляли сквозняки. Поначалу я подумал: интересно, а что же графиня в ее состоянии? Но потом я вспомнил, что она все-таки не совсем человек и, при том, что, к примеру, сознание в нее могли «загрузить» с помощью хирургического оборудования или просто какого-нибудь кабеля (лично меня подобные предположения несколько пугали), мерить ее привычным нам аршином не стоило. Подозреваю, что, возможно, она выдержала бы и полет в стратосфере без кислородного оборудования и скафандра. В общем, я заставил себя про это не думать, но тогда в голову, прямо-таки автоматически, полезли еще более тревожные мысли: обнаружили нас все-таки или нет? По идее, радаров в здешней Германии уже хватало и, думаю, наш полет с самого начала не был секретом для гитлеровской ПВО. Другой вопрос, что мы ну никак не напоминали союзный бомбардировщик или разведчик. Опознавательные знаки и на самолете, и на планере были немецкие, да и место взлета не должно было давать особого повода для беспокойства. До поры до времени наша «воздушная эпопея» должна была выглядеть как простой, несанкционированный вылет. А учитывая несовершенство тогдашней связи, дознаться до причины этого самого «несанционированного вылета» фрицы должны были далеко не сразу.