Глава 14. Поздние прозрения

Утром следующего дня, в субботу, они отправились за благословением к отцу Аниты. Дорога предстояла дальняя, часа два. Машину Анита доверила вести жениху, сама наблюдала за стилем его вождения, периодически уплывая в воспоминания.

Аните было тридцать лет, когда в середине октября мама внезапно умерла от остановки сердца. Отец оказался сломлен. Нет, не горем от потери близкого, а страхом за будущее. Кто позаботиться о нем? Как он проживет один, не умеючи даже чай заваривать?!

Папаша запил. Он и раньше потреблял, но мать умудрялась сдерживать неуемную тягу к спиртному. Теперь его никто не ограничивал, а шикарная пенсия по выслуге лет позволяла пить в режиме нон-стоп.

Организацию похорон Аните пришлось взять на себя.

Разглядывая родительницу в гробу, Анита с удивлением обнаружила, что натуральные волосы матери такие же, как у Аниты: тонкие, прямые, серые, а вовсе не роскошные каштановые кудри. Круглое лицо оказалось не лучше: маленькие глазки, отсутствие ресниц и огромная, выдвинутая вперед челюсть.

Затем Анита рассмотрела мертвое тело. Мама в последнее время сильно потолстела, только жир накопился исключительно в верхней части туловища, а из-под платья виднелись тощие кривые ноги с широкими костлявыми стопами. А ведь ее мать – уродина! Легкое головокружение, колени Аниты подкосились, воздуха не хватало даже на один вздох. Мама всегда была страшилой, а в уродливости с пеленок обвиняла Аниту – свою единственную живую дочь.

Анита достала из шкафа семейный фотоальбом, пролистала, рассматривая с пристрастием. Так и есть! Мать везде корявая и страшная, хоть и ухоженная. Она всю жизнь завидовала Аните. Стройным точеным ножкам, аккуратным миниатюрным ладоням, аристократическому лицу. Мать завидовала и потому обманывала. Пусть дочь прочувствует, каково живется некрасивым женщинам. Пусть ей тоже будет больно, чтобы поняла страдания матери.

Анита обессиленно легла на пол рядом с гробом и разрыдалась. Ужасно осознавать, мама ее не любила, лишь использовала для сброса чувства стыда от собственной женской ущербности. Горько понимать, что тридцать лет Анита прожила в тумане мнимой уродливости. Да, теперь она знает о своей нормальности, но осознание не меняет внутренних ощущений. Анита чучело! Слишком поздно.

Послышались тяжелые чеканящие шаги. В комнату зашел отец. Как обычно, мерзко завоняло перегаром и табаком.

Приблизившись к Аните, он наклонился и выдавил:

– Полно тебе, чего убиваешься?! Не такая уж она хорошая была, только деньги подавай да шубу норковую принеси. Всю зарплату с меня вытряхивала, это, на сигареты едва отвоевал. Ни до кого дела нет, а всем вокруг треплет, что лишь о семье и печется, добрую и заботливую из себя строила. И ведь верили ей, мне мужики на работе завидовали, с женой повезло. Правду им рассказал, так фантазером обозвали.

Отец помолчал, грязно выругался и продолжил:

– Со всем поселковым начальством дружила. А как моего босса охаживала?! На рыбалки с ним ездила и меня, это, заставляла. Развлекала нас, мужиков. Мне потом надоело, так она одна таскалась. Что там делала?! Не знаю и знать не хочу, но повышения в положенный срок получал. Ладно, пойдем помянем мать! Все-таки человек был…

– Я не пью, – устало отозвалась Анита.

– Тогда просто посидишь со мной, не могу я один горячительное принимать. Я ж не алкоголик.

***

Вынужденно Анита переехала жить к отцу. Поначалу решила остаться на время похорон и сорока дней, а то папаша допьется до чертиков, потом супруга умершая ему ночами мерещится.

Затем встал вопрос о разделе жилья. Мать владела половиной четырехкомнатной квартиры, соответственно, на двух наследников приходилось по четверти. Мало, но хорошо бы, чтоб папаша и это не спустил, а то зажжет сигарету пьяный, пожар приключится.

Анита приехала и навела порядки: отец употреблял контролируемо, курить выходил на лестничную площадку. Анита взяла на себя бывшие обязанности матери, еду да чистоту. На работу добиралась два часа по зимней дороге, но терпеливо сносила тяготы и ждала.

Полгода пролетели, нотариус закрыл дело о наследстве. Отец не только отказался от положенной ему части в пользу Аниты, но и дополнительно отписал свою половину жилья по дарственной.

– Пусть твоя квартира будет, все равно тебе отойдет, никого у меня больше нет. Ты за мной хорошо ухаживаешь, одного в старости не бросишь, а я хоть по пьянке не продам за бутылку случайно.

Анита вдохнула полной грудью. Судьба вознаградила ее за терпение, не зря так долго стоически выносила престарелого алкаша и его пьяные разговоры по душам.

Квартиру Анита разменяла на две однушки, одну в этом же поселке – для отца, а вторую в новом районе Санкт-Петербурга, рядом с метро, – для себя.

Узнав о сделке, папа очухался. Уговаривал одуматься, плакал алкогольными слезами:

– Бросаешь, значит, одного. Я-то понадеялся, ты насовсем приехала за мной смотреть. Квартиру, это, подарил в благодарность. Ан нет, ты меня обманула ради выгоды, обокрала. Поздно я прозрел. Что мне теперь делать?!

– Слушай, хватит драму устраивать. Живи спокойно до самой смерти, никто тебя не гонит. Ты тут прописан, – успокоила его Анита.

– А продукты кто приносить будет? Еду готовить?

– Отец, тебе пятьдесят шесть лет. Ты взрослый, дееспособный, еще не старый человек. Магазин из окна видно, сто метров путь. В чем проблема?

– Я не знаю, как покупать.

Анита расхохоталась.

– Уверяю тебя, за один раз научишься.

В конце мая Анита уехала, оставив отцу громадные запасы продуктов и ящик его любимой беленькой.

***

Еда закончилась первой. Папа названивал Аните, угрожал умереть от голода, умолял привезти провианта. Она стойко выносила жалобы и обвинения, наотрез отказавшись помогать.

Кушать хотелось, идти было страшно, поэтому отец основательно наклюкался для храбрости и в таком непотребном виде первый раз за долгие годы зарулил в местный продуктовый магазин.

Приперся, едва на ногах держится, заплетающимся языком говорит продавщице на смене:

– Девушка, вы такая красивая…

– Иди проспись сначала, алкашара, рожу почисти да одежду постирай. Шманит за версту, не продохнуть, а комплименты он сеет. Пшел вон! – И выгнала его, толкая в спину, из магазина.

Отец от подобного обращения впервые за долгое время отрезвел. Вернулся домой, налил рюмочку стресс запить, а в голове навязчиво звучит: «Алкашара!» Водка не полезла, до того сильная травма у человека приключилась.

Начал в уме настойчиво доказывать красавице: «Неправда, не пьяница я! Могу контролировать себя. Вот возьму и покажу!»

День не пил. На второй вымылся, надушился, пришел вечером, а продавщицы нет. Другая за прилавком, старая и неприглядная.

– А где… э-э-э? – удивленно промычал папа и сразу получил ответ.

– Утренние смены у нее.

Отец