– На окна свои небось смотрел. Мать его небось ждала, а он, может, с ней видеться не хотел. А может, и обнюханный какой был. Хоть о покойниках или хорошо, или ничего, но… – Сергей Васильевич немного пожевал губами, старательно подбирая слова. – Дурная молва о нем шла. И то ведь верно! Малому двадцать пять лет, а он нигде не работал. На что жил?! Машина у него одно время была шикарная, так пропил, болтают. А потом и вовсе про него бабы говорили, что он наркоман.

– И долго он был во дворе?

– Да нет, не очень. Он за угол пошел. Такое меня зло взяло, просто жуть! Квартира под боком, а они за угол! Ну, все углы обоссали, прости господи. Вы меня, конечно, извините, но вот иной раз просто кипятком хочется из окна плеснуть в места их непотребные.

Наталья выразительно посмотрела на него.

– Да не стал я никакого кипятка наливать, – слегка покраснел Сергей Васильевич. – Не успел бы. Его ведь, кипяток-то, канистрами наготове нужно держать, столько желающих обоссать наш угол. Шугануть просто Пашку хотел, зашуметь то есть. А пока дошел, пока занавеску пристроил. Сама-то жуть как ругается, когда я шторку тереблю. У нее ведь складочки, петелька к петельке висит, на равных расстояниях, вот как! Шумит на меня!

– Итак, вы влезли на подоконник, открыли форточку, выглянули, и что дальше?

Наталья бесцеремонно перебила Сахарова. Ей нужно было выудить из этого охранника со стажем как можно больше информации. Не всякий раз так везет! Не всякий раз такой свидетель попадается. Мало того, что в своем уме и им на руку бессонницей страдающий, так еще и наблюдательность в нем контролерским ремеслом взращена, на зависть каждому. Надо доить мужика по полной программе!

– Пока старые кости взгромоздил на подоконник, Пашка уже за сугроб сиганул. Думаю, подожду мерзавца, когда возвращаться станет. Голову в окно высунул, глаза к темноте попривыкли, видать стало совсем хорошо. От снега, луна опять же, хоть и убывающая, но яркая. Так я еще очки прихватил по дороге.

– Долго ждать пришлось?

– Нет. Я его через минуту увидал.

– Кого? Павла?

– Нет, второго. Убийцу, значит. Смотрю, идет еще один зассанец! Ну, думаю, я тебе щас… А потом что-то меня в нем насторожило, знаете. Как-то шел он…

– Как? Осторожно?

– Крался он будто бы. У нас так на заводе вдоль заборов несуны обычно крались. Сопрут, прости господи, моток шерсти и к забору. А там, на другой стороне, у них уже стрелка. Там уже их броса ждут. Они уж изучили, во сколько охрана объезд делает. Вот и в промежутках, значит, ловчились. Только ведь и мы не дураки. Мы их повадки тоже досконально изучили. Как глянем, какой вдоль забора крадется, так…

– Значит, второй человек, тот, что шел за Павлом, шел крадучись, и вас это насторожило, так?

Она понемногу начала приходить в тихое бешенство. Разговаривают уже пятнадцать минут, а все не с места. Все топчутся на теме естественных потребностей его соседей. И до убийства, кажется, так и не дойдут.

– Конечно, насторожило! Чего это, думаю, он так осторожничает в сугробе-то? Уж не извращенец ли какой? Пашка по нужде пошел, а этот подглядывать удумал? Стою, голова в форточке аж замерзла, а молчу. Думаю, что дальше будет.

– И что же дальше?

– А потом он услыхал, как Пашка возвращается, и замер за выступом. Там ведь этот сугроб, что айсберг! Одни торосы и сталактиты… – Он снова хотел было уйти от темы, но вовремя спохватился, наверное, поймал ее умоляющий взгляд. – Так вот этот в шапке так притаился, значит, и ждет. Думаю, может, Пашка ему и не нужен. Может, он просто стесняется при нем. А может, думаю, и присесть решил под моими окнами. Ну… Вы понимаете, о чем я?

Она понимала и кивнула, стиснув зубы.

– Ох, какое меня тогда зло взяло. Ну, думаю, тебя-то я уж точно кипятком оболью, как присядешь. А потом… Пашка как протопал мимо окна, этот за ним следом шасть. И прямо бегом. Тот дурачок еще у угла притормозил, а этот на него как бросится. Ножа-то я не видал, не рассмотреть. А вот то, что Пашка после этого упал и не шевельнулся больше, это видно было.

– И что было дальше? Как вам удалось рассмотреть того человека? Его машину?

– Так я, себя не помня, с подоконника-то соскочил и бегом в кухню. Ах ты, думаю, падла! Вы уж извините, бога ради, но хоть Пашка и говнюк был, но не убивать же за это… – Он кивнул куда-то вверх и проговорил с печалью: – Мать-то теперь без памяти. Один он у нее был. Все для него. Вот и избаловала…

– Вы успели на кухню вовремя?

– Да. – Сергей Васильевич с азартным блеском в глазах понизил голос до шепота. – Тот человек замешкался. Руки об снег вытирал. Или то, что в руках у него было. Потом вприпрыжку до машины, сел и уехал. А я до утра не спал! Чуть начал народ по двору шастать да снегоуборочная заработала, сразу в милицию и позвонил. Думаю, ведь засыплют сейчас парня. Душа-то болит!..

А если бы Павел был жив после того, как убийца нанес ему удар? А если бы удар был не смертельный и тот медленно умирал потом на морозе, теряя кровь? А если бы установили, что он умер от переохлаждения, а не от того, что нож точно вошел в сердце, скользнув меж ребрами?

Как тогда бы ты себя чувствовал, Сергей Васильевич, выполнивший свой гражданский долг с опозданием почти в восемь часов?

Загаженный пустырь покоя ему не дает. Собственная пенсионерская безопасность волнует. Складки опять же на портьерах должны лежать симметрично и красиво, а то супруга гневаться станет. Воспоминания о несунах, крадущихся вдоль заводских заборов, нет-нет да кольнут в сердце: а сколько их там теперь без него не поймано. А то, что молодого парня мать не дождалась домой и он пролежал на снегу без движения всю ночь, волновать стало ближе к утру. И то потому, что снегом того завалить могли. И он лежал бы там, под толщей погребенный, стал бы разлагаться и вонять потом. Ни форточку не открыть, ни в окно выглянуть…

Наталье Евгеньевне стало горько и обидно.

Сидит вот напротив убеленный сединами, крепкий еще мужик. Где ему было ломаться-то? На проходной? Или когда за несунами бегал? Сидит и поводит сверкающими очами по сторонам, победно поводит. Он ли не герой? Благородно же поступил, по-человечески. Позвонил, сигнализировал, пускай и с опозданием…

– Номер и марку автомобиля, на которой скрылся убийца, не запомнили?

Расточать улыбки Сахарову больше не хотелось.

– В марках плохо разбираюсь. Такая большая, мордатая, черная. Может, темно-синяя, а может, темно-коричневая или бордовая, ночь же. От фонаря какой свет? – начал вспоминать Сахаров, насупившись от ее сухости, и это вместо «спасибо». – Номер тоже не запомнил…

И глянул на нее с паскудной ухмылкой, из чего она сделала вывод: все он рассмотрел и запомнил. Но теперь станет жилы с них тянуть или письмо благодарственное с премией за помощь в поимке особо опасного преступника.