А тогда Марина засмеялась, разрушила эту мгновенную паузу – никто ведь не мог предположить, что этот миг молчания, секундная остановка, как аритмичный перебой в сердце, изменит всю нашу жизнь. Засмеялась она, вспыхнули ее удивительные глаза, и сказала, еле заметно дробя во рту букву «р», словно серебряный шарик языком катала:

– Привет, девочки! Здравствуйте, ребята! Мне ваш милый лжец всю дорогу рассказывал, какие вы гении!..

Оторвалась от Кота и неожиданно поцеловала нас – Хитрого Пса в макушку, а меня в щеку. Нашим подругам – не замечая – сунула руку. А мы с Санькой от ее поцелуя просто скукожились в своей ревности, потому что означал он только подачку со стола их шикарного любовного пиршества с Котом.

– Вы послушайте только, послушайте! – ликовала и веселилась Марина. – Про себя он наврал, что он олимпийский чемпион и заслуженный мастер спорта. А ты, Саша, – академик математики и без пяти минут миллионер. А ты, Сережа, – старший следователь уголовного розыска по делам ОБХСС при 17-м отделении милиции. Да! И есть секретное постановление о том, чтобы сделать тебя полковником!

Когда она целовала меня, я уловил еле заметный запах хмеля. Видно, они уже где-то лакировались шампанским.

Сашка рассаживал их, Кот разливал по бокалам выпивку и орал:

– Выпьем! Выпьем! Тост! За нас! За любовь! За жизнь! За жизнь – всегда!

Мы пили, как водится, из фужеров, а Кот, естественно, демонстрировал свой рекордный трюк: не отрываясь выцедил из горла полную бутылку шампанского – я никогда не видел, чтобы этот номер мог кто-нибудь повторить. Бутыляку водки из горла – это сколько угодно, а шампанского – никто. Дыхалки не хватает.

Слизнул Кот с горлышка последнюю каплю и обнял Марину:

– За жизнь!

– За жизнь! – сказала она. – Никакой нет смерти, мой замечательный прохвост! Мы не умираем…

И он ответил:

– Мы просто перевоплотимся… Мы будем с тобой всегда!

– Мы будем странствовать из рождения в рождение, – сказала она ему, и я видел, как Сашка Серебровский смотрит на ее пухлые, чувственно-нежные губы, всегда приоткрытые для поцелуя, и я боялся, что у него сейчас остановится сердце.

А я? Под страхом смерти я не смогу сейчас вспомнить лицо девочки, которая была со мной в тот вечер.

Может быть, это была моя нынешняя жена?

Во всяком случае, я не много уделил ей внимания, той девушке.

Я глазел с завистью на Марину – уже душно пьяную, а все равно свежую, как утренний ветер. Была в ней неестественная смесь распутства и целомудрия, ей было все можно.

Из-за грохота музыки я не слышал, о чем они с Котом говорили, но они общались, как незрячие – руками, пальцами, они ничего не видели вокруг и были соединены так неразрывно, будто они уже здесь, прямо у всех на глазах, самозабвенно, упоенно, оголтело трахались. Марина скользила своими длинными породистыми перстами по плечам Кота, по сильной загорелой шее, а его кисть лежала у нее на боку, в том самом волнующем сгибе между спиной и бедром, где попка Марины начинала круглиться, как обвод виолончели. Господи, я никогда, наверное, не испытывал такого эротического возбуждения!

Невероятное происходило тогда гулянье – пьяное, азартное, веселое, нелепое – это Марина чародействовала, колдовала, всех сумасшедшила.

На хорах над нашей головой неистовствовали музыканты – кавказский ансамбль под предводительством аккордеониста в алой черкеске и с глубокой дыркой во лбу – видимо, кто-то из благодарных клиентов бутылкой вмазал.

Мерцали сполохи на чудовищных стенных панно, курились синими дымами подносы с шашлыками и цыплятами, непрерывная глухая перестрелка шампанских пробок, какие-то командированные танцевали на скользком мраморном полу танго под рулады «Тбилиссо».

Нас палила жажда разрывающих страстей, и пили мы, как ненормальные.

Недалеко от нас сидел приблатненный богатый человек Джансуг с какими-то двумя недорогими джансучками. Он непрерывно пялился на Марину и вожделенно шевелил усами. Потом почему-то он оказался за нашим столом, с ним пьяно братался Хитрый Пес, и в какой-то момент Джансуг вдруг возник рядом с Мариной и, держа ее руку, страстно пел под аккомпанемент музыкального джигита с дыркой во лбу:

…В дюше моей печал,

Тоска мине вижгла очи…

Потом он что-то стал шептать ей, а Марина своим ломким рокочущим голосом громко, на весь стол сказала:

– Горец! Не тяни руки! Я не для тебя. Твоя женщина в туалете пол моет…

Как вепрь заревел раненный в сердце Джансуг, схватил со стола нож, замахнулся, отпрянул в сторону с заячьим криком джигит-аккомпаниатор с дыркой во лбу. Смертоубийства не случилось. Кот, видимо, давно присматривался к маневрам Джансуга и в этот патетический момент метнул ему в голову здоровенную вазу с сациви.

Это было леденящее душу зрелище – Джансуг, залитый потоками крови и желтой детской дрисней орехового соуса, распростерт на полу, прямо под фреской «Витязь в тигровой шкуре душит тигра». Джансучки с причитаниями обтирали мужика салфетками. Марина, раскачиваясь, хохотала до икоты. Наши девушки куда-то исчезли. Хитрый Пес торопливо метал деньги набежавшим официантам. Кот, деловито спокойный, сообщил:

– Сейчас, как в празднике святого Йоргена, надо вовремя смыться. Пора делать ноги отсюда. Менты набегут – Серегу обратно в лейтенанты разжалуют…

Уже на улице, стоя как раз на том месте, где мы сейчас пили с Сафоновым пиво, Кот обнял меня за плечи.

– Серега, это такое ощущение…

Я подумал, что он говорит о Марине, и неопределенно хмыкнул, а Кот махнул рукой на гуляющую вечернюю толпу:

– Я могу любого из них отметелить…

– Да, я это точно знаю – или в начальники, или на волю, ищи другую работу, – напористо сердито повторил Сафонов.

Я очнулся, вынырнул из далеких воспоминаний и осторожно сказал:

– Ну, не все попадают в начальники. А некоторые – и не хотят. Я знаю прекрасных сыскарей-пенсионеров…

Сафонов насмешливо улыбнулся – на его тяжелом лице грамотного бульдога проступило снисходительное сочувствие.

– Сережа, ты как думаешь, сколько у генерала Деникина было народу в Добровольческой армии?

– Не знаю! – удивился я вопросу. – Много, наверное… Армия!

– Три тысячи бойцов. И под моим началом была армия офицеров. Сто тысяч в сапогах. Повидал я и героев, прохвостов, умниц, садистов, идиотов, звонких карьеристов и тихих трудяг…

– И что?

– А то, что ты разных и всяких знаешь, а я – всех. Я ведь выруливаю на финиш жизненной гонки – с ярмарки на погост. Оттого знаю смысл, закон и цель службы…

– Алексей Кузьмич, больно уж круто вы меня умыли!

– Нет, Сережа, я дело говорю. Сыщицкая работа – дело молодое. Только молодой человек делает ее по-настоящему.