страшат нас несметной татарской силой, то не в силе Бог, но в правде». Приводили также Димитрию известные по летописям примеры его славных предков: так, Ярослав, переправясь за Днепр, победил окаянного Святополка; Александр Невский, перейдя реку, поразил шведов. Напоминали и необходимость предупредить соединение Ягайла с Мамаем.

Великий князь решительно принял мнение Ольгердовичей и поощрял более осторожных воевод такими словами: «Любезные друзья и братья! Ведайте, что я пришел сюда не затем, чтобы на Олега смотреть или реку Дон стеречь, но дабы Русскую землю от пленения и разорения избавить или голову свою за всех положить; честная смерть лучше плохого живота. Лучше было бы мне нейти против безбожных татар, нежели, пришед и ничтоже сотворив, воротиться вспять. Ныне же пойдем за Дон и там или победим и все от гибели сохраним, или сложим свои головы за святые церкви, за православную веру и за братью наших христиан».

На решимость Димитрия немало подействовала и полученная перед тем грамота от игумена Сергия. Посылаемые от великого князя на Москву гонцы извещали его супругу, духовенство и оставшихся бояр о походе русской рати. Преподобный игумен справлялся о ней с горячим участием и прислал великому князю грамоту, в которой вновь благословил его на подвиг, побуждал биться с татарами и обещал победу. «Чтобы еси, господине, таки пошел, — писал он. — А поможетти Боги Пречистая Богородица». С грамотой Сергий прислал Димитрию и освященный хлебец или просфору.

7 сентября, в пятницу, накануне праздника Рождества Богородицы, русское войско придвинулось к самому Дону. Великий князь велел нарубить деревьев и хворосту в соседних дубравах и наводить мосты для пехоты, а для конницы искать бродов; что не представляло больших трудностей, так как Дон в тех местах еще близок к своим верховьям и не отличается ни шириной, ни глубиной своего течения.

Распоряжения эти оказались вполне благоразумны, и более нельзя было терять ни одной минуты. К великому князю прискакал со своей сторожей Семен Мелик и доложил, что он уже бился с передовыми татарскими наездниками и что гнались за ним до большой русской рати; что сам Мамай уже на Гусином броду; он теперь знает о приходе Димитрия и спешит к Дону, чтобы загородить русским переправу до прибытия Ягайла. О последнем также получилось известие, что он уже двинулся от Одоева навстречу Мамаю.

К ночи русская рать успела переправиться за Дон и расположилась на лесистых холмах при впадении в него реки Непрядвы. За этими холмами лежало широкое десятиверстное поле, называвшееся Куликовым; посреди его протекала речка Смолка, к верховьям которой с обеих сторон шли отлогие спуски. За этой-то речкой, на противоположных возвышениях разбила свой стан орда Мамая, который пришел сюда в то же время, но уж к ночи, и таким образом не успел помешать русской переправе. На самом возвышенном месте поля, на так называемом Красном холме, поставлен был шатер самого хана, а около него располагались ставки его ближних воевод или темников. Окрестности Куликова поля представляли пересеченную овражистую местность, были покрыты кустарником и рощами, а отчасти дебрями, то есть лесными зарослями на влажных местах.

В числе главных воевод у Димитрия Ивановича находился Димитрий Михайлович Боброк, волынский боярин. В те времена Москва, как мы знаем, привлекала к себе большое количество выходцев из других русских земель. Особенно приходили многие бояре и дворяне из Северной и Черниговской земли, а также из земли Волынской. Это были люди большей частью предприимчивые, опытные и усердные. К таким-то выходцам принадлежал и один из безудельных князей Волынских, Димитрий Михайлович, прозванный Боброк. Он вступил в службу московского князя и далее породнился с ним, получив руку его сестры Анны. Боброк уже успел отличиться несколькими победами, предводительствуя полками великого князя Московского в его войнах с соседями. Вообще он слыл человеком очень искусным в ратном деле, даже знахарем. Он умел гадать по разным знамениям и вызвался показать великому князю приметы, по которым можно узнать судьбу предстоявшего сражения.

Летописное сказание передает таким образом это гадание. Ночь была теплая и тихая. Великий князь и Димитрий Боброк сели на коней, выехали на Куликово поле, стали между обеих ратей и, обратясь лицом к татарам, начали прислушиваться. До них доносились великий клич и стук, как будто происходило шумное торжище или город строили и в трубы звучали. Позади татарского стана слышались завывания волков; на левой стороне, носясь в воздухе, клектали орлы и граяли вороны; а на правой стороне, над рекой Непрядвой, вились стаи гусей, лебедей и уток и трепетно плескали крыльями, как бы перед страшной бурей.

«Что слышал еси, господине княже?» — спросил Волынец, «Слышал, брате, страх и грозу велию», — отвечал Димитрий. «Обратись, княже, на полки русские».

Димитрий повернул коня. На русской стороне была тишина великая.

«Что, господине, слышишь?» — переспросил Боброк.

«Ничего не слышу, — заметил великий князь, — только видел я будто зарево, исходящее от многих огней».

«Господине княже, благодари Бога, Пречистую Богородицу, великого чудотворца Петра и всех святых, — молвил Боброк, — огни суть доброе знамение. Призывай Господа Бога на помощь и не оскудевай верою. Есть у меня еще примета», — сказал он, сошел с коня и припал к земле правым ухом. Долго прислушивался, потом встал и понурил голову.

«Что же, брате, поведай мне, какова примета?» — спросил Димитрий.

Воевода не отвечал ни слова и был печален, даже заплакал. Слезы эти смутили великого князя, и он усиленно просил рассказать примету. Боброк наконец заговорил: «Господине княже, скажу тебе единому; ты же никому не поведай. То две приметы: одна тебе на велию радость, а другая на велию скорбь. Слышал я землю горько и страшно плачущую надвое: на одной стороне будто женщина кричит татарским голосом о чадах своих и бьется, проливая токи слез; а на другой стороне будто девица плачет и вопит свирепым голосом в великой скорби и печали. Много я тех примет испытал и во многих битвах бывал. Уповай на милость Божию: ты одолеешь поганых татар; но воинства твоего христианского падет многое множество».

Димитрий, в свою очередь, прослезился при этих словах и сказал: «Да будет воля Господня». Он обещал никому не говорить о знамениях, чтобы не смутить сердца воинов.

Действительно, в эту ночь, если верить сказанию, волки страшно выли, и было их такое множество,