командир миноносца. — Как только императорский рескрипт прочитал. Велел немедля вам передать.

— Мне?! — опешил Колчак. — За что?

«За Рижский залив!» — мог бы ответить лейтенант, но он деликатно промолчал.

Капитан 1-го ранга Колчак застегнул мундир на все пуговицы и перекрестился — сначала на икону Спасителя, потом на крест Святого Георгия.

Рижский залив. Сентябрь 1915 года

РУКОЮ ОЧЕВИДЦА: «4 сентября начальник Минной дивизии контр-адмирал Трухачев… вывихнул руку, оступившись и упав на сходне, — писал в „Воспоминаниях морского офицера“ С. Тимирёв, — и временно вместо него был назначен Колчак, который оставался в должности вплоть до выздоровления Трухачева — до 11 ноября. Несмотря на кратковременность пребывания в должности, Колчак успел развить самым плодотворным образом свою кипучую энергию. Он был создан для службы на миноносцах, это была его стихия. Колчак неоднократно говорил своим друзьям, что венцом его желаний всегда было получить в командование Минную дивизию: он чувствовал, что там он будет на месте, и о большем не мечтал. Его оперативные замыслы, связанные с миноносцами, всегда были неожиданны, смелы и рискованны, но в то же время ему всегда сопутствовало счастье; однако, это не было слепое счастье, а своего рода предвидение, основанное на охотничьей верности глаза и привычке к успеху. Его молниеносные налеты на неприятельские транспорты в шведских водах, атаки на неприятельские миноносцы, самые смелые постановки мин под носом немцев можно было сравнить с лихими кавалерийскими набегами или атаками. В конце концов, за целый ряд подвигов, которые трудно было подвести под какие-либо „статуты“, Колчак по Высочайшему повелению, помимо Георгиевской Думы, был награжден орденом Св. Георгия; очевидно, трудно было найти офицера, более достойного этой награды».

В сентябре 1915 года Колчак вступил в командование Минной дивизией и всеми морскими силами в Рижском заливе — единственном военном театре на Балтике, на котором кайзеровские адмиралы пытались дать решающее сражение русскому флоту. Ботника не в счет. Вход в Финский залив надежно прикрывался Центральной артиллерийско-минной позицией, а вот Рижский залив был той самой дверью, что вела на «черную лестницу» — в Моонзундский пролив, в тыл главного морского щита.

РУКОЮ ОЧЕВИДЦА: «На этой должности Колчак проявил большую активность, он разработал план соединенных операций флота и армии на побережье около Риги, и когда немцы повели сильное наступление на Кеммерн, то были отбиты нашими войсками, поддержанными артиллерийским огнем с кораблей. Кроме того Колчак произвел несколько высадок десанта на побережье залива, занятое германской армией, и постоянно тревожил ее тыл. Не ограничиваясь обороной залива, он с миноносцами, под личным своим командованием, произвел ряд нападений на суда германской охраны у Виндавы и германские караваны торговых судов, перевозивших груз руды из Швеции в Германию», — отмечал один из первых биографов Колчака, его преданный соратник контр-адмирал Михаил Смирнов, бывший в ту пору командиром эсминца «Казанец».

Колчак одним из первых понял, что классического эскадренного боя между германским и русским флотом не будет, что новая война на море требует новой тактики, точнее, хорошо забытого с ушаковских времен умения воевать вместе с армией, прикрывая ее фланги, поддерживая ее огнем корабельной артиллерией, высаживая десанты. В его казачьей крови жила удаль внезапных налетов, хитрых ловушек, тихих подкрадываний и стремительных бросков… Все это было ему по душе и нраву.

Все это он перенес на море, на Рижский залив. Кто бы мог подумать, что это курортное взморье станет ареной жесточайших боев, что на песчаный штранд, по которому год-другой тому назад степенно прогуливалась «чистая публика» обеих столиц, а также Риги и Ревеля, теперь балтийские волны будут выбрасывать окровавленные трупы, обломки шлюпок и рангоута…

Свой адмиральский флаг на Минной дивизии он держал на «Сибирском стрелке». Напророчил. Через три года пришлось стать военным вождем сибирских стрелков…

РУКОЮ СОВРЕМЕННИКА: «…Начались осенние штормы и даже пурги, — вспоминал контр-адмирал С. Тимирёв. — Мы могли больше не беспокоиться за Ирбенский пролив, поэтому бо́льшая часть минной дивизии сосредоточивалась в гавани Рогекюль, в глубине Моонзунда. В Ирбене оставались только дозорные миноносцы. Четыре миноносца и, кажется, одна канонерская лодка стояли в Риге и выходили к флангу армии, когда сухопутное начальство этого требовало. На правом фланге армии, выходившем к берегу Рижского залива у мыса Рогоцем, в глубине Моонзунда, боевым участком командовал князь Меликов, командир 20-го драгунского Финляндского полка. В его подчинении состояли его полк и две ополченских дружины. Участок был более 20 верст протяжением. Сухопутной артиллерии у Меликова была одна полевая 3-дюймовая батарея, служившая еще во время японской войны и поэтому совершенно расстрелянная, и две 6-дюймовые пушки Канэ, которые ему строго было приказано держать не ближе 12 верст от линии пехотных окопов, то есть когда они, по дальности боя, могли стрелять только в случае занятия этих окопов неприятелем. Меликов был чрезвычайно храбрый, бодрый и толковый человек. За время прежних операций, описанных Б. П. Дудоровым, он отлично изучил свойство и размер той помощи, которую ему мог бы оказывать флот своими дальнобойными пушками, и очень бережно относился к нам, настаивая, чтобы мы всегда уходили в гавани, когда он чувствовал, что немцы ведут себя тихо.

В море против фланга армии стояла бочка, прикрытая возвышением мыса Рагоцем, на нее был выведен телефонный кабель, и стоило только встать на бочку и соединить телефон, как мы могли начинать говорить со штабом боевого участка, а оттуда шли телефоны в передовые окопы и на наблюдательные пункты, откуда корректировали нашу стрельбу. В вечер, когда началась операция, мы были на отдыхе в Рогекюле, а „Слава“ стояла в Куивасто, в 90 милях от позиций. Никаких сведений о боях на фронте не поступало, как вдруг поздно вечером на флагманский миноносец „Сибирский стрелок“ из телефонной будки на клочке бумажки принесли никому не адресованную записку, переданную по телефону из Риги в Ревель, а из Ревеля через службу связи в Рогекюль. Карандашом малограмотными каракулями телефониста было, как сейчас помню, написано:

„Неприятель теснит, прошу флот на помощь. Меликов“.

Вот тут-то и сказался характер Колчака. В море шторм, пурга. Очень трудно и днем выйти из Рогекюля узким каналом, обставленным вехами, а ночью и подавно. Ночью, в пургу, пройти Моонзундом крайне затруднительно, а выводить в такую погоду „Славу“ из мешка в Шильдау в Рижском заливе было даже опасно. В Риге — четыре миноносца и одна канонерская лодка. От них никаких донесений не поступало. Наверное, всякий другой начальник при таких обстоятельствах решил бы ожидать рассвета, а тем временем запросил бы наш отряд в Риге об обстановке.

Колчак загорячился: „Не такой человек Меликов, чтобы зря звать на помощь, выхожу немедленно со всеми силами, будь что будет“. „Славе“ послать радио: „Немедленно приготовиться к походу“. Девятому дивизиону с Развозовым, бывшим