в Куйвасто, приказано было вступить в охрану „Славе“ и осветив ей выход. Восемь миноносцев, находившихся в Рогекюле, уже через полчаса вышли в Куйвасто. Начальнику группы миноносцев в Риге было послано радио: „Передайте немедленно Меликову, буду утром со ‘Славой’ и миноносцами. Капитан 1 ранга Колчак“.

Мы вышли благополучно из Рогекюля, освещая вехи прожекторами, прошли плес и повернули по счислению на Моонский створ. Ни поворотного буя, ни створных маяков не было видно. Пурга усилилась. Шли вперед самым малым ходом. Течения в Моонзунде неопределенны, зависят от ветров. Нас отнесло к западу, и флагманский миноносец, и два других сели на камни, правда, на самом малом ходу, остальные стали на якорь. Полтора часа продолжались безуспешны попытки сняться с камней. „Слава“ донесла о готовности, и Колчак приказал ей немедленно идти полным ходом к Усть-Двинску. Внезапно улыбнулось счастье: прибыла вода, и все миноносцы всплыли; одновременно разорвалась завеса пурги и мы увидели Вердеревский маяк и створные огни. Дали 20 узлов и благополучно вышли в залив, где обогнали „Славу“, шедшую 16-узловым ходом. Утром, около часов, подошли к бочке, которую порядочно отнесло к востоку.

На мысе Рогоцем, прикрывающем нас от видимости 9-дюймовой батареи немцев, еще держались наши отрезанные части, но армия отступила. Из штаба Меликова начали поступать спокойные приказания: „стрелять по цели в квадрате №… 100 сажен южнее“. Корабли стали на якорь на назначенных местах, и началась усиленная стрельба залпами; после каждого залпа корректировка. На берегу гремит бой, бьет усиленно немецкая артиллерия, начинает слышаться ружейная и пулеметная стрельба, чего раньше никогда не случалось.

Меликов сообщает: „Неприятель ведет наступление, на правом фланге цепи выходят на берег, прошу обстрелять“. Колчак посылает мелкосидящие миноносцы девятого дивизиона с 75-мм орудиями, единственными имеющими шрапнель. Развозов понимает приказания с полслова. Девятый дивизион открывает ураганный огонь из своих 16 пушек. Немцы отогнаны, связь с Рогоцемом восстановлена. Нас атакуют несколько раз немецкие аэропланы, но неудачно. Неприятельская батарея, очевидно, руководствуясь фотографией, снятой аэропланами рейда, сгоняет корабли со своих мест, кроме „Сибирского стрелка“, которому нельзя уйти с телефонной бочки. Но попаданий в нас нет.

Постепенно бой затихает. Наши войска, отступя немного, удержали позиции. Вечером Колчак съехал на берег, видится с Меликовым, возвращается радостный. „Удивительный человек Меликов, — говорит он, — просит нас: уходите домой, считает, что немцы понесли такие потери, что нескоро рискнут снова нас атаковать. Он совершенно в этом уверен и просит нас прийти через несколько дней, когда он сам перейдет в наступление для захвата города Кеммерн. Мы должны будем произвести артиллерийскую подготовку перед атакой“. На берегу действительно воцарилась тишина, и только аэропланы нас атаковывали».

Неспроста к заветному ордену Святого Георгия четвертой степени Колчак был представлен не командующим флотом, а командующим 12-й армией генералом Радко-Димитриевым. Армия первой оценила морские заслуги капитана 1-го ранга Колчака.

В реляции было описано дело, в котором отличился новый кавалер: 7 октября.

Пройдет год, и ровно день в день, 7 октября 1916 года, Колчак переживет горе, равновеликое его нынешней радости: на внутреннем рейде Севастополя погибнет лучший дредноут Черноморского флота…

Белый крестик — офицерский Георгий — украшал мундиры и был среди всех прочих орденов и медалей самой почетной наградой.

Получить такой «крестик» на свой мундир всегда было заветной — негласной — мечтой Саши, едва он надел гардемаринскую голландку.

Он надеялся получить эту награду в Порт-Артуре. Но не случилось. И хотя золотое Георгиевское оружие — сабля с надписью «За храбрость» — тоже весьма почетно, но все же не выпало ему в лейтенантах такого случая, как Адриану Непенину.

Непенин первым — на то она и морская разведка! — узнал о награждении приятеля «белым крестиком». Он вызвал к себе командира миноносца «Лейтенант Бураков», снял с кителя свой Георгиевский крест и велел доставить награду каперангу Колчаку в Гельсингфорс.

Колчак принял крест с благоговением. Он-то знал, что непенинский крест — особенный: из Порт-Артура, за оборону броненосца.

Н. Г. Фомин: «Вечером флот оставался на якоре, когда из Ставки Верховного Главнокомандования была принята мною телефонограмма приблизительно такого содержания:

„Передается по повелению Государя Императора: капитану 1 ранга Колчаку. Мне приятно было узнать из донесений командарма XII о блестящей поддержке, оказанной армии кораблями под Вашим командованием, приведшей к победе наших войск и захвату важных позиций неприятеля. Я давно осведомлен о доблестной вашей службе и многих подвигах… Награждаю Вас Св. Георгием 4-ой степени. Представьте достойных к награде. НИКОЛАЙ“».

Редкий случай — Колчак был награжден Георгиевским крестом помимо Думы георгиевских кавалеров — прямым Высочайшим повелением.

Несмотря на то что подвиги Колчака было сложно подвести под какие-либо конкретные статуты ордена и он был награжден по сути дела по совокупности отличий, «трудно было найти офицера, более достойного этой награды», — отмечал в конце жизни человек, для которого Колчак стал роковой фигурой, — контр-адмирал Сергей Тимирёв, первый муж Анны…

Впрочем, в глазах своих сослуживцев начальник Минной дивизии, как и любой, впрочем, начальник, выглядел по-разному. Командиру эсминца «Страшный», капитану 2-го ранга Георгию Старку, пришлось узнать не самые приятные черты его характера.

РУКОЮ ОЧЕВИДЦА: «В середине марта начальник дивизии Колчак приехал к нам смотреть работы. Пестрота работ его удивила, а так как он и раньше, вероятно, был в плохом настроении, то он начал на всех орать. Ко мне он пришел к одному из последних. В радиотелеграфной рубке он увидел телеграфиста с обвязанной щекой, он закричал, что это не военный человек, а баба, и, узнав, что он старший телеграфист, приказал разжаловать его в рядовые. Тут я вмешался и все еще спокойным голосом сказал, что у этого человека болят зубы, а что лишить звания мы не имеем права, так как он имеет Георгиевскую медаль и потому, согласно статусу, он может быть лишен своего звания только по приговору суда. Ни с кем не простившись, Колчак уехал. Не скажу, что после его ухода у нас было бы бодрое настроение, я был зол как черт.

После завтрака я пошел к начальнику дивизиона и просил разрешения поговорить с начальником дивизии по служебному делу. Увидев мой взволнованный вид, он мне посоветовал отложить мой разговор до завтра, но я настоял на своем, и он мне дал разрешение. На своем флагманском пароходе „Либава“ (тут помещался штаб, а на миноносце на походах бывало минимальное количество штаба) он [Колчак] меня принял около половины шестого, до этого он был в отсутствии. Я, прежде всего, сказал ему, что пришел с разрешения начальника дивизиона поговорить насчет сегодняшнего смотра. Наш разговор продолжался больше часа, я выложил ему все, что