Варин молчал. Макель глубоко вздохнул и продолжил:

– Я знаю о своих воришках больше, чем они сами. А Киру я изучил как свои пять пальцев. Когда мы познакомились, она была долговязой десятилетней девчонкой. На такую лишний раз не взглянешь. А кто она теперь? Сияющая звезда. Луна на чистом небосклоне. Солнце в ясный летний день. Просто загляденье. Даже ты, эониец, не мог этого не заметить. Но она отличается не только красотой. Что сделало ее такой, какая она есть? Конечно же, семья. – Он рассмеялся. – Не стану присваивать себе чужие заслуги, ведь все мы – дети своих родителей. Особенно Киралия. Быть может, узнав ее подноготную, ты перестанешь ее защищать.

Почему Варин не попросит его заткнуться? Вот трус!

– Киралия вся пошла в отца, – продолжал Макель. – Она, естественно, этого не замечает, но для окружающих это очевидно. То есть было очевидно. Отец и дочь оба невероятно упрямы. – В его голосе послышались металлические нотки. – Она говорила, что с ним стало?

Нет! Я прикусила губу. Не рассказывай ему. Замолчи!

Стены мусоросжигателя подернулись рябью. Мое лицо вспыхнуло. Перед глазами заплясали цветные пятна. Еще чуть-чуть – и я потеряю сознание.

– Нет, – ответил Варин. – Она сказала, что у нее было счастливое детство.

– Было? – повторил Макель. – Верно, было. Пока она все не испортила. – Он выдержал драматичную паузу. Недоносок! Как же он упивался этим своим маленьким спектаклем! – Киралия очень похожа на отца: такая же умная, смелая, целеустремленная. Но семейное дело никогда ее не интересовало. Вместо зова моря она слышала призыв «Свай». – По голосу было ясно, что он улыбается. – Но отец не сдавался и часто брал ее с собой в Архею в надежде пробудить в ней любовь к морю. Во время одного такого плавания Киралия решила сделать так, чтобы отец поставил на ней крест и позволил быть кем хочется.

«Чего ты хочешь от жизни, Киралия? Кем ты хочешь быть?»

Я заткнула уши. Мне было больно слушать. Больно вспоминать. Но я не могла заглушить ни голос Макеля, ни воспоминания об испуганном, окровавленном лице папы.

– Но как же заставить людей, которые всю жизнь тебя холили и лелеяли, поставить на тебе крест? – спросил Макель.

Варин ничего не ответил.

– Надо обратиться к тьме, – объяснил Макель. – Показать им, что до тебя уже не достучаться. Что тебя уже не спасти.

Нет… Я задыхалась. Казалось, мои легкие забиты каменной крошкой.

– Отец доверил Киралии штурвал, – рассказывал Макель. Когда он наконец прекратит? – Видно, думал, что уже наставил ее на путь истинный. А потом заметил, что они плывут прямо на скалы.

Я зажмурилась, но стало только хуже: слова Макеля оживали у меня в голове и превращались в ужасные картины.

Отец тянется к штурвалу, я отталкиваю его и подвожу лодку еще ближе к скалам. Волны обрушиваются на камни, окропляя наши лица солеными брызгами. Упорство пульсирует у меня в жилах, побуждает к действию. Я закусываю губу. «Я разобью эту лодку, – проносится в мыслях. – Это старое корыто, которое так дорого отцу с матерью. Которое отнимает столько времени. Из-за которого мы еле сводим концы с концами. Они не расстанутся с ним. Не одумаются. Но я покажу им. Сколотить состояние куда проще, чем они думают. Я разобью эту лодку, и все мы будем свободны».

Я хотела всего-навсего чиркнуть бортом о камни, повредить лодку ровно настолько, чтобы ее нельзя было починить. Но я не знала, каким сильным может быть море. Да и откуда мне было знать, если все родительские уроки я пропускала мимо ушей?

С оглушительным треском мы врезались в скалы.

Никогда не забуду выражение папиного лица. Он до смерти боялся. Меня.

Рассказ Макеля близился к завершению:

– Родители хотели сделать из нее морячку, но море ей ненавистно. У Киры были свои планы на будущее, а мистер Коррингтон просто оказался у нее на пути.

Его послушать, так я нарочно покалечила отца. Но это совсем не так! Я хотела избавиться от того единственного, что мешало им двигаться дальше. Оставшись без лодки, они бы поняли, что я могу помочь им, обеспечить их – если только они мне позволят.

Кто бы мог подумать, что я принесу родителям столько страданий, и телесных, и душевных…

– А что стало с ее отцом? – спросил Варин.

– Он в коме, и жить ему осталось несколько недель. Ему поможет только ГИДРа, но королевы не станут тратить лекарство на отца воровки, – произнес Макель ледяным тоном.

Как же мне хотелось посмотреть на лицо Варина! Разочаровался ли он во мне? Выдаст ли мое укрытие, зная, что я угробила семейное дело и сломала жизнь отца? Бросит ли меня на произвол судьбы, отправившись за ГИДРой в одиночку?

– И зачем ты мне все это рассказываешь? – напряженно спросил Варин.

– Эонийцу нечего делать с такой, как она, – мягко увещевал Макель.

– Скажи, где она, – вставила женщина, – и мы оставим тебя в покое.

Затаив дыхание, я ждала, когда Варин меня заложит. Я бы даже не стала его винить.

– Я же сказал, она ушла, как только мы записали воспоминания, – повторил Варин.

Радоваться было рано. Я ждала, что будет дальше.

– Макель, мы тратим время, – раздраженно сказала женщина.

– Я и так знаю, где Кира, – сказал Макель.

– Но откуда? – растерялась она.

Макель рассмеялся.

– Как я уже сказал, ее повадки мне хорошо известны. Я сам ее обучил. Вылепил своими руками. Она моя фарфоровая куколка.

Я замерла. От сажи першило в горле и хотелось чихать.

– И где же она? – спросила женщина.

Раздались шаги.

– Киралия не оставит жертву без присмотра, – медовым голосом произнес Макель.

Я поняла, что все это время он со мной играл, и меня прошиб холодный пот.

– Довольно загадок, – не выдержала женщина. – Где она?

– Я отвечу на твой вопрос, но прежде хочу проследить, чтобы после нас не осталось следов. Гонец! – самодовольно произнес он. – Положи пустой футляр в мусоросжигатель и включи его.

У меня пересохло во рту.

– Гонец! – повторил Макель. – Ты меня не слышал?

У Варина был выбор: либо сказать, где я прячусь, либо придерживаться своей версии и сжечь меня заживо. Может, он будет только рад от меня избавиться, зная, что я это заслужила? Нет, эонийцы не способны причинять другим вред.

Я откинула вверх дверцу мусоросжигателя.

– Привет, Макель. Скучал?