Из-за угла появилась фигура горбуна. Угодливо улыбался, отчего его худое, покрытое татуировкой лицо исказилось гримасой.

– О луноликая царевна Светорада! Можешь велеть высечь меня, осмелившегося потревожить твою беседу с этим достойным батыром, однако я пришел к тебе с поручением от своего господина Овадии бен Муниша. Изволишь ли выслушать?

Он продолжал кланяться, и Светорада сделала Стемке знак удалиться. Но вздохнула, глядя, как тот уходит. Легкий, стройный, независимый…

– Ну, что тебе надобно от меня, Гаведдай? – спросила она безразличным голосом, неожиданно вспомнив имя горбатого слуги Овадии.

А велено ему было передать, что дела и высокое положение не позволяют благородному Овадии бен Мунишу оставаться при дворе Смоленского князя, после того как ему отказали в руке благороднейшей Светорады. Однако завтра после полудня Овадия бен Муниш приедет в детинец, чтобы засвидетельствовать свое последнее почтение княгине Смоленской и ее детям. И он хотел бы, чтобы прекрасная княжна оказала ему честь, согласившись на личную встречу. Овадия бен Муниш будет ожидать ее подле…

Княжна чуть не рассмеялась, когда узнала, где наметил встречу сын кагана.

– Это чтобы никто не узнал о свидании, – сморщил татуированное лицо в улыбке горбун. – Ибо мой господин печется о чести благородной Светорады и не хочет, чтобы о ней говорили плохое.

Светорада только согласно кивнула. Сама же думала не о свидании с хазарским царевичем, а о том, придет ли Стема на встречу? Не обидела ли она его чем? Светорада знала, что такой, как Стема Стрелок, может разозлиться из-за любой малости. С ним всегда было непросто. И Светорада знала почему.

Княгиня Гордоксева прибыла в терем, когда все уже садились за столы. Светораде очень хотелось, чтобы мать отметила, как хорошо она со всем управилась, но Гордоксева была странно задумчива, ела, почти не замечая, что накладывает ей стольник.

– Волхвы Даждьбога о засухе твердят, – сказала она, наконец, обращаясь словно к самой себе. – И служители Перуна тоже требуют дополнительных треб. Это ясно, от их общения с богами зависят судьба урожая и удача в походе… А люди поспешили нести подношения на капище Велеса. Надеются, что податель богатства и удачной охоты не оставит их, даже если засуха погубит всходы.

Светорада покосилась на мать, потом переглянулась с Асмундом. Ингельд же спокойно ел мясо с ножа, почти не обращая внимания на странные интонации в голосе княгини.

– Ты всегда умела ладить с волхвами, родимая, – негромко заметил Асмунд, успокаивающе положив руку матери на локоть. – Вот и теперь сумеешь примирить волхвов. Ведь ссоры между служителями богов, их зависть друг к дружке не принесут пользы.

– Но перунники и люди Даждьбога требуют положить на алтарь человека, что Эгиль им давно запретил. Ныне же… Они говорят, что жертва должна быть благородной крови. В крайнем случае, требуют, чтобы я отдала им побирушку кликушу, – поднося к губам чашу, негромко молвила Гордоксева. Взгляд ее был отсутствующим, между четко очерченными темными бровями пролегла глубокая морщина.

– Кликушу? – все же проявил интерес Ингельд, жуя мясо. – Ту злобную бабку, которая всех проклятиями пугает? Ну и отдай им ее!

– Нельзя, – подалась вперед Светорада. – Кликуша когда-то матушке добрую судьбу предрекла. Убить ее – значит разрушить предсказание.

Гордоксева молчала, а ее дети были заняты каждый своим. Ингельд попивал светлое легкое пиво, Асмунд наблюдал, как красиво и аккуратно разделывает ножом мясо Ольга, а Светорада поглядывала туда, где за дальним столом о чем-то переговаривались гридень Бермята и Стемка.

После трапезы принесли гусли, слепой гусляр что-то долго и тоскливо пел о воле богов и смелости дерзновенных. Слуги убирали со столов посуду и остатки еды, снимали столешницы с козел. Княгиня Гордоксева одна из первых покинула гридницу, да и Светорада не стала задерживаться. Нянька Текла уже расстелила ей постель, взбила подушки.

– Устала, поди, задень, Рада моя. А вот если накажешь, сказочку тебе поведаю или страшилку о кикиморе расскажу.

Но княжна не выразила желания. Отослала старуху в ее закуток, потом стала ждать, когда та заснет. Хотя нянька Текла и была при тереме в рабстве, но голос свой имела. Могла и шум поднять, если заметит, что княжна куда-то ночью собирается. Светорада ведь понимала, что устроенные ею посиделки не вяжутся с ее нынешним положением невесты князя Игоря. Но ей так хотелось… Так хотелось ощутить себя свободной, побыть с теми, кто видел в ней прежде всего подругу детства, а не суженую князя. Поэтому, как только послышалось похрапывание старой Теклы, Светорада встала с кровати и выскочила из опочивальни.

Преданная Потвора уже ожидала ее в теремном переходе, накинула на плечи госпожи темную ворсистую шаль. Они тихо проскользнули по коридору, выбрались на галерею и, обежав терем, стали спускаться по узкой приставной лестнице. Снизу раздался голос Ингельда:

– Прыгай, я поддержу.

Потвора соскочила первая, снизу послышался ее довольный смешок. Светорада тоже спрыгнула, рассчитывая на помощь брата, но неожиданно оказалась в объятиях Стемы. Пришел-таки…

– Поймалась, птичка.

И даже щекой потерся о ее щеку.

– Пусти! – опешила Светорада.

– Конечно же, отпущу. Хоть и не хочется.

Тут и Ингельд вмешался:

– Не смей лапать невесту другого!

И к сестре:

– Конечно, мне не надо учить тебя, как беречь свою честь, но…

– Успокойся. – Она взяла его под руку. – Стема для меня только приятель по детским играм.

– Только ли приятель? – негромко засмеялся рядом Стемка, но отступил, когда Ингельд резко повернулся к нему.

Тут из-за угла появился гридень Бермята.

– Чего мешкаете? Стражник как раз к другому участку стены прошел, самое время выскользнуть в калитку.

Старый страж Щербина только буркнул, когда Ингельд велел ему отворить калитку:

– Вам бы только детские забавы.

– Смотри, никому ни слова! – выходя последним из детинца, цыкнул на него Бермята. На плече он нес довольно увесистый мешок с репой, которую по приказу княжны прихватил в кухне. Правда, при первой же возможности попытался отдать его Стеме, показав свои серебряные браслеты гридня: дескать, раз Стемка простой дружинник, он и должен нести мешок. Но не на того напал. Стемка живо возразил, что это Бермяте надо услужить детям Смоленского князя, а не дружиннику киевских князей. Потом заметил: неужто Бермята и на ночные посиделки в браслетах гридня ходит?

– Ага, – угрюмо буркнул Бермята, со вздохом взваливая на плечо мешок. И добавил: – Это чтобы кое-кто знал, что, пока он стрелы учился метать при детинце в Киеве, я тут, в Смоленске, дослужился до положения лучшего охранника.