И тут что-то с Ольгой приключилось. Качнулась вдруг, побледнела, даже на лавку присела. Задышала тяжело, как будто воздуха ей не хватает. Но, почувствовав на себе пристальный взгляд княжича, постаралась взять себя в руки, заговорила о другом:

– Ты вот спросил, не жалею ли я, что княгиней меня не сделали, но твоя ли это забота? Ведь княгиней Руси станет твоя сестра, Асмунд!

Не договорив, она провела по лицу рукой и зажала рот, словно ей вдруг дурно сделалось. С чего бы это? Однако у Асмунда неожиданно появилось подозрение, и он покраснел от одной мысли об этом. А ведь он слышал, что сегодня в толпе сказывали об Игоре и Ольге…

– Что-то неладное с тобой творится, Ольга. Не беременна ли ты случаем?

Ольга резко выпрямилась, глянула на него гневно. Он ждал, что она ответит. Беременная баба никогда не посмеет солгать, побоится проклятия подателя жизни Рода.

– Не твое дело! – ответила Ольга сердито. Быстро поднялась, шагнула к двери. Уже взялась за дверное кольцо, когда княжич молвил:

– Без дозволения вошла, а уходить без дозволения не моги!

Она стояла, все так же отвернувшись. Потом проговорила тихо:

– Ты все в стороне от людей держишься, княжич, как же догадался, что со мной? Даже рожавшие бабы ничего не заподозрили. А ты…

– Да откуда и мне знать? – развел руками Асмунд. – Ты ведь как сегодня с Бермятой билась! А что показалось мне…

– Не показалось, – горько вздохнула названая дочь Олега. – И вскоре все про то дознаются.

Он понимал, как ей этого не хочется. Сказал:

– Шила в мешке все равно не утаишь. Однако не от меня об этом узнают.

Ольга поглядела на него внимательно. Ресницы у нее были длинные-длинные, губы, как спелый плод, шея сильная и стройная. А кольчуга на еще по-девичьи тонкой талии стянута поясом…

– Асмунд, – попыталась улыбнуться Ольга. – Если ты и впрямь молчать о том, что узнал, станешь, то и я не скажу, что ты на ноги встаешь. Я хороший друг и могу хранить тайну. Ну, а теперь…

Она низко поклонилась, коснувшись рукой пола.

– Позволь идти, княжич.

Асмунд глядел на нее. Ольга беременна от другого, а он возмечтал… Она ясно дала понять, что чувствует к нему: друг – сказала. Асмунд понял, что и этому рад. И еще понял, что не он ей честь оказал, приблизив, а она ему. И впрямь прирожденная княгиня.

– Ольга! – позвал Асмунд, заставив ее обернуться. Он смутился под ее взглядом, стал теребить тонкими пальцами тесьму на рукаве. – Ты это… Приходи, когда пожелаешь. Мне не скучно с тобой. Ты разумница.

Она чуть кивнула и вышла. Княжич еще долго глядел на шляпки латунных гвоздей, которыми была обита дверь в горницу. Сказал негромко:

– Разумница и красавица.

И подумал не о том, что их связали общие тайны, а о том, что вот такую бы княгиню для Руси. Руси бескрайней – от Варяжского моря до полуденных степей. Ольга бы справилась.

Из Гнездово Светорада вернулась на следующий день. Приехала вместе с братом Ингельдом, веселая и оживленная. Встречавшему их воеводе Михолапу сказала:

– Моему жениху не любо, что северные воины мне больший, чем ему, почет оказывают да здравницы кричат.

Ехавший рядом на мощном рыжем коне Ингельд добавил, покручивая ус:

– Зато Светорадке нашей ох как любо внимание северных витязей. Игорь извелся от ревности.

Они поскакали по уходящей вверх улице к детинцу, въехали во двор, и Светорада стала озираться, как будто искала кого-то. Взгляд ее упал на стрельбище, где толпились люди, наблюдавшие, как мечет стрелы Стема Стрелок.

Поглядеть и впрямь было на что. Стема стоял перед липовыми мишенями, на которых сажей были нарисованы черные круги. Стояла теплая погода, и Стемка был раздет по пояс, за плечом висел тул[73]с оперенными стрелами, в руке длинный лук. Он пускал одну стрелу за другой, всаживая точно в центр круга. Стрелы летели безостановочно, а Стема словно и не целился. Можно было только диву даваться, как это он ни разу не промахнулся, лишь тугой лук скрипел в его руках да со свистом срывались с тетивы оперенные жала.

– Это он правильно делает, что упражняется, – заметил Ингельд, подъезжая к стрельбищу вместе с сестрой. – Стрелку твердая рука нужна!

Сидя на конях, они наблюдали за упражнениями Стемы. Он будто и не замечал их. Отстрелял один тул, взял из рук стоявшей тут же Ольги другой. Лук тоже взял новый, более короткий и тугой. При этом все же взглянул на прибывших, чуть улыбнулся, но снова принял стойку. Стоял вполоборота к мишени, натягивая лук так сильно, что тот скрипел.

– Без перчатки стреляет, – негромко сказала Светорада.

Ингельд расслышал и пояснил:

– Стемке лучная перчатка ни к чему, сестрица. Он такой мастер стрелять, что только для настоящей схватки надевает ее, а так обходится и без перчатки.

Чуть склонив набок голову, княжна разглядывала Стемку. Нашла, что он заметно изменился за время отсутствия. Не то чтобы сильно подрос, но стал более коренастым, сильным, когда натягивал тетиву, мускулы на руках так и бугрились, на груди четче обозначались пластины сильных мышц. В Стемке появилась этакая горделивость, уверенность, черты лица сделались жестче, мужественнее. Светорада отметила, что таким он ей даже больше по душе…

Между тем стрелок почти с молниеносной быстротой доставал из-за плеча стрелы, ловко укладывал на тетиву и пускал так быстро, что почти не разглядеть. Люди удивлялись его меткости, ибо на этот раз стрелок вбил в мишень стрелы по всему кругу, будто по прочерченной невидимой ровной линии. Ингельд даже восхищенно крякнул.

– Гляди, сестрица, какой ловкач из нашего Стемида получился. Стрелок из лука – великое дело. В походе русская стрела сбивает степняка с коня, а на охоте за сто шагов пробьет козу, в тура вгонит стрелу до пера.

Зрители вокруг хлопали, кто-то в азарте шапку оземь бросил, кто-то потребовал принести стоялого меда умелому стрелку. Стема рассмеялся, потом резко повернулся туда, где на коне сидела княжна, усмехнулся, заметив ее восторженную улыбку, и сказал, хитро прищурившись:

– Что, Светка, хорошо я потешил тебя своим умением?

Она вздрогнула. Он назвал ее, как когда-то в детстве, Светкой. Безо всякого почтения. И она даже самой себе не могла признаться, что обрадовалась тому, как просто и почти ласково он к ней обратился. Но и о своем достоинстве не следовало забывать. Поэтому, высокомерно вскинув голову, она сказала:

– Ты всегда был насмешником, Стема, всегда любил поскоморошничать. Таким ты и остался.

– Гляжу, ты еще не поняла, княжна, что я воин, а не шут? Если уж говорить о шутах, то, помнится, именно ты веселила давеча народ, выплясывала похлеще иных скоморохов. И ты тоже осталась такой же – любительницей привлекать к себе внимание.