в тысячу талеров. Две, а то и три тысячи, и это не считая жаркого, что жарилось для простолюдинов, не считая пива и колбас.

А к нему и его жене уже бежал распорядитель бала, любезный и разодетый в самые пёстрые и яркие одежды, немного противный тип. Он стал указывать генералу его место. И, конечно, его место было лучшее, находилось оно за центральным столом, что стоял на небольшой возвышенности. Кресло Волкову досталось по правую руку от кресла графини, о чём ему с придыханием сообщил распорядитель. Другое место рядом с Волковым предназначалось, естественно, баронессе. И та радовалась, как девочка, которая достигла брачного возраста и в первый раз приглашена на бал.

Барон и баронесса фон Рабенбург заняли свои места при помощи лакеев и распорядителя. И баронесса сразу стала рассматривать и трогать всё, что было на столе перед нею.

— Посмотрите, какие у графини стаканы, — восхищалась Элеонора Августа. Она схватила красивый высокий бокал и вертела его в руках. — Видно, она их из Вильбурга привезла. У нас таких не сыскать, хоть неделю ищи.

— Эти стаканы из Ланна, — заметил барон.

— Вот я так и подумала, что не наши! — тут же сказала баронесса и прибавила: — Я очень хочу такие. Вы мне купите? Может, как-нибудь съездим в Ланн, заодно проведаем вашу племянницу.

— Я обязательно вам куплю такие, — обещал ей барон. — Но после того, как закончу строить замок.

— Ах, этот замок! Как он уже надоел! — воскликнула баронесса, ставя стакан на стол. — Сколько лет уже строим его, столько сил и денег у нас отнимает. Словно камень на шее.

Всё это было сказано с каким-то скрытым упрёком, словно она выговаривала ему, что замок он строит слишком долго. И что он виноват в том, что строительство съедает все доходы от имения на много лет вперёд. Генерал бросает на неё нехороший взгляд. Но вслух ничего ей не говорит. Хотя эти её слова его задевают. И он просто отводит глаза.

«Вот гусыня! Совсем у неё мозгов нет».

Словно не помнит, что сама же, глупая, упрекала его сотню раз, что их дом в Эшбахте — просто хибара, что жить в нём невыносимо, и тут же высказывает ему за то, что он строит для неё новый роскошный дом на берегу реки в живописнейшем месте.

Волков поморщился. Жена появилась совсем недавно, и трёх дней не прошло, а он уже сыт ею. А она, как будто не видит его настроения, кладёт свою руку на его руку, склоняется к нему ближе, улыбается и что-то шепчет ему ласковое, какую-то чепуху, но он не разбирает слов. И думает о том, что лучше бы на месте жены сидела Брунхильда. Лучше бы… Или даже Бригитт. А эта женщина… Она сейчас его только раздражает… А ещё генерал так и не забыл, что она задумывала. Не забыл своего позора. И её любовничка мерзавца Шоуберга, изрубленного и висящего с вывернутой головой на заборе его дома, как сейчас видел. Он ничего из прошлого не забыл. А она всё продолжала говорить, и говорила про то, как рада, что попала сюда, и как ей было тоскливо без мужа.

Он же слушал её в пол-уха и обрадовался, когда в ратуше появился его сосед, барон фон Фезенклевер с женою. Тот, найдя генерала глазами, тут же помахал ему рукой, и Волков поднялся со своего места и стал вылезать из-за стола.

— Куда же вы? — удивилась Элеонора Августа, прервав наконец свою болтовню.

— Вон наш сосед пришёл, нужно с ним переговорить о делах, — отвечал барон супруге.

— Ах, конечно же, у вас опять дела! — баронесса, кажется, обиделась. — А я даже на балу буду сидеть одна, как вдова.

Барон фон Фезенклевер был старшим братом канцлера Его Высочества, и ему с генералом было о чём поговорить. Сеньоры обсудили своих крестьян, которым сколько ни дай, а они всё равно стараются сбежать в кантоны, и грабежи на реке. И реакцию горожан и сеньоров на эти происшествия. Причём Волков чувствовал, что Фезенклевер разделяет его позицию в этом вопросе и считает, что в первую очередь против разбойника должен выступить город, а не сеньоры.

Но больше всего они обсуждали перемены при дворе. И близкую отставку канцлера. Эта тема была для обоих близка и малоприятна.

В общем, проговорили сеньоры, стоя у стены ратуши, довольно долго. Пока рядом с ними не появилась графиня и своим появлением, хоть и ненавязчиво, но прервала их беседу. Фон Фезенклевер раскланялся с нею и ушёл. А «брат» и «сестра» остались в первый раз за день наедине. За то время, что сеньоры разговаривали, огромное помещение почти заполнилось самыми видными людьми графства и города, и теперь Брунхильда осматривала своих гостей и с некоторым волнением отмечала:

— Ну что ж, почти все из званых пришли.

— Можешь считать, что бал удался, — заверил её Волков. — Теперь всё будет зависеть от твоих поваров и твоего вина. Ну, и от твоих музыкантов.

— Ах, об этом я не беспокоюсь, Хуго собрал поваров лучших в графстве, а вино я сама пробовала, всё хорошее. А вот епископ…

— Ах да, забыл тебе сказать, он просил передать, что не придёт.

— Не придёт? — удивилась графиня.

— Пост, — пояснил генерал. — До пасхи ещё три дня.

— Раньше, когда супруг мой устраивал бал, епископ приходил.

— То был другой епископ, — генерал тоже рассматривает гостей, которые уже почти расселись, и спрашивает «сестрицу»: — А что, родственников со стороны мужа ты не приглашала?

Она смотрит на него с удивлением.

— Надо было обязательно прислать им приглашения, — продолжает генерал нравоучительно.

— Они бы всё равно не пришли… Наверное… — разумно предполагает Брунхильда.

— Скорее всего; и то было бы вам на руку, — говорит ей барон. — Они не пришли бы, а вы бы всем собравшимся сообщили, что надобно подождать, пока они придут. Часик посидеть за столом. Всё-таки они ваши родственники. Вот гости, важные гости, лучшие люди графства, сидели бы и ждали, пока Малены соизволят явиться. С вашей стороны это было бы проявлением вежливости. Но, уверяю вас, такое высокомерие и заносчивость Маленов никому из присутствующих не понравились бы: с какой стати мы все должны их ждать? — он поглядел на красавицу, которая слушала его с большим вниманием, и