– Андрей Эдуардович! – снова позвала я, пробираясь к переднему сиденью, держась за автомобиль.

Лицкявичус был там, вися на ремнях безопасности, как небрежно брошенная кукловодом марионетка. Страх вернулся ко мне в ту самую минуту, когда я увидела, что воротник его светлой рубашки стал бурым. Я осторожно тронула его за плечо, а потом тихонько взяла за подбородок и попыталась повернуть залитое кровью лицо к свету. В этот момент его глаза распахнулись. Обычно ярко-голубые, сейчас они были черными, как вода в Бермудском треугольнике.

– Что… слу… чилось? – прохрипел он, с трудом ворочая языком, как будто ему мешал набившийся в рот песок.

Я и сама не представляла, что можно почувствовать такое облегчение просто от одного голоса человека!

– Мы перевернулись, Андрей Эдуардович! – быстро заговорила я. – Но все нормально, сейчас я вас освобожу. Вы можете подержаться за что-нибудь, чтобы не свалиться вниз, когда я расстегну ремень?

Он с явным трудом подвигал руками и принялся шарить ими в воздухе, ища, за что бы ухватиться.

– Давайте! – проговорил он.

Я отстегнула ремень и почувствовала, как тело Лицкявичуса напряглось и выгнулось в попытке удержаться на руках. Я, как могла в таком неудобном положении, поддержала его и потянула на себя, помогая подтянуться к двери. Он громко вскрикнул, когда его ребра оказались прижаты к моей руке.

– Осторожно!

Наконец я вытащила Лицкявичуса наружу, и он осел на траву, как мешок с опилками. Я встала на колени рядом с ним, уже не обращая внимания на порванные колготки и мокрые ноги, громко хлюпающие в разбухших от наполнявшей их воды туфлях.

– Я должна вас осмотреть, – сказала я.

– Чего тут осматривать? – проговорил он, от боли дыша через раз. – Сломаны ребра справа – не знаю сколько, рука… кажется, просто вывихнута… лодыжка…

– И еще сотрясение мозга, как пить дать! – добавила я, приподнимая Лицкявичуса за подбородок и водя пальцем туда-сюда перед его глазами. Он, хоть и с трудом, умудрялся прослеживать эти движения. – Сколько пальцев видите?

– Не меньше двадцати, – прохрипел он и закрыл глаза. – У меня в кармане куртки телефон…

Я пошарила рукой в его карманах, но испытала глубокое разочарование: корпус сотового оказался практически расколот надвое. Протиснувшись в окно, я попыталась нащупать свою сумочку на полу и при этом чуть не свалилась сама. Однако вожделенный предмет все же оказался у меня в руках.

– О нет! – простонала я, вывалив содержимое сумочки на мокрую траву. Сначала мне показалось, что из того, что в ней находилось, выжили только помада и записная книжка. Однако, к счастью, телефон при ближайшем рассмотрении тоже оказался цел! Издав победный клич, я схватила его, но тут же едва не разрыдалась, глядя в мертвый экран: батарея разрядилась.

– Да… – прохрипел Лицкявичус, глядя на бесполезную кучку хлама. – Плохи наши дела, верно? Надо добраться до шоссе…

– Нет, – покачала я головой. – Слишком далеко, я вас не дотащу!

– И не надо тащить, идите одна… Может, поймаете машину…

Я не слишком верила в это: будний день, не самое популярное направление. Кроме того, мне было страшно оставить Лицкявичуса, но, самое главное, я просто не представляла себе, как протопаю неизвестно сколько километров по расхлябанной дороге до шоссе в полном одиночестве, а потом встану там и проведу, возможно, несколько часов, карауля попутку!

Я поднялась на ноги и огляделась. Если не ошибаюсь, где-то поблизости располагались коттеджи для туристов – те самые, что показались мне такими милыми по дороге в «Фармацию». Если повезет, они охраняются, а может, у них и медпункт есть? Или хотя бы машина, чтобы подбросить до города?

– Вы сможете идти? – спросила я Лицкявичуса.

– Не знаю, – ответил он, не открывая глаз.

– Эй, – забеспокоилась я, – только не смейте засыпать, слышите?!

При травме головы это самое плохое, что только можно себе представить.

– Давайте-ка подниматься! – И я подставила плечо, в то же самое время слегка приподнимая Лицкявичуса и заводя его здоровую руку за мою шею. – Все будет хорошо!

Наверное, я гораздо больше нуждалась в подбадривании, чем он, потому что, глядя на мое испуганное лицо, Лицкявичус попытался улыбнуться.

– Видели бы вы себя сейчас… – пробормотал он.

– Зрелище наверняка не для слабонервных! – согласилась я. Легкая «светская» беседа здорово помогала мне держать себя в руках, и мне оставалось лишь молиться о том, чтобы Лицкявичус не вздумал вдруг потерять сознание и не оставил меня один на один с неприветливым лесом, в который мы только что вступили.

– Куда мы идем? – сонно поинтересовался он.

– Здесь есть что-то вроде коттеджного поселка для отдыхающих, – бодро пояснила я. – Может, мы найдем там помощь.

С дороги, сидя в комфортабельном салоне машины при ярком свете дня, мне казалось, что хорошенькие бревенчатые домики располагались совсем близко, но сейчас, продираясь через густую растительность, я не была уверена, что мы движемся в правильном направлении. Я знала, что не смогу проделать обратный путь, таща на себе мужчину в полубессознательном состоянии, в случае если все-таки ошиблась, и страх подгонял меня.

Внезапно лес расступился, и я с облегчением вздохнула: вот они, домики – вернее, по крайней мере, один из них – деревянный, крытый коричневой черепицей… Запертый, разумеется! Усадив Лицкявичуса прямо на землю, я обошла домик в поисках лазейки, в которую можно проникнуть. Кроме окон, я ничего такого не заметила и с замирающим от мысли о вынужденном вандализме сердцем ударила локтем в стекло. В кино от легкого удара стеклянные витрины и окна тут же красиво разлетаются на мелкие осколки, как водяные брызги, но – не тут-то было: стекло лишь слегка треснуло, а локоть заломило, как будто я двинула им в каменную стену. Пришлось снять кофту и, обмотав ее вокруг другого, здорового локтя, ударить со всей силой. Окно я открыла, но даже думать о том, чтобы втащить через него Лицкявичуса, не стоило. Я влезла внутрь, втайне надеясь на то, что здесь имеется какая-нибудь сигнализация и вскоре на ее сигнал примчатся местные охранники. Внутри было темно: за окном все еще бушевала гроза, а вокруг – лес. Я нащупала выключатель, но он то ли не работал, то ли свет включали централизованно только тогда, когда в домике оказывались законные постояльцы. Все так же на ощупь я двинулась дальше, пытаясь найти дверь. В домике оказалось две проходные комнаты, потом я вышла в небольшие сени, где и обнаружилась входная дверь. Замок оказался вполне современным, и я легко его открыла.

– Андрей Эдуардович! – позвала я, приближаясь. – Хорошая новость: нам не придется мокнуть всю ночь!

Втащив Лицкявичуса в дом, я закрыла дверь и впервые за все это время почувствовала себя в относительной безопасности. Сразу навалилась усталость, заболела каждая кость, каждая мышца моего несчастного тела, захотелось сесть прямо здесь, в прихожей, и закрыть глаза. Но нельзя было этого делать: нужно позаботиться о человеке, который рядом со мной и сейчас нуждается в помощи.