Втирание лосьона стало точным барометром трудностей терапии. Из 18 пар, которые отвергли лосьоны, более трех четвертей не смогли одолеть свои сексуальные проблемы за время двухнедельного лечения. В «Человеческой сексуальной неадекватности» Мастерс и Джонсон призывали к исследованиям возможностей обоняния, убежденные, что напали на важный след.

Хэнк, хотя и радовался вкладу своей компании в лечение сексуальной дисфункции, продолжал настаивать на коммерческих продуктах для широкой публики. Представьте, писал он Биллу, что изучение феромонов женщин сможет привести к открытию афродизиака для пресыщенных, источника молодости для старых, средства по определению овуляции таким способом, против которого не мог бы возразить даже Ватикан. Хэнк апеллировал к научной любознательности Билла, но привлекал его явно запах денег.

Билл ценил финансовый вклад Уолтера в работу клиники, а у Джини рос интерес к самому Хэнку. С его помощью она разработала идею втирания лосьона в кожу как «средство общения» между любовниками во время сеансов чувственной терапии. Порой она расточала неумеренные хвалы этому специально разработанному товару Хэнка.

Как и Ной Вайнштейн, Хэнк был мужчиной немолодым, но полным сил и многого достигшим, при этом красивее Ноя и значительно богаче. Он осыпал Джини знаками внимания и клялся, что готов идти с ней на край света. Он был женат, поэтому в первое время она рассматривала их отношения как мимолетную интрижку. Но вскоре Хэнк стал ездить вместе с Джини на каникулы, например на ранчо, где их романтическая любовь расцвела. Хенк все чаще говорил, что хочет всегда быть вместе с ней, хотя развод стоил бы ему нескольких миллионов.

Джини еще никогда так сильно не хотелось принять соблазнительное предложение. Хэнк со своим шармом, привязанностью и сексуальным магнетизмом предлагал ей и любовь, и убежище. После двенадцати изнурительных лет она мечтала прервать свое партнерство с Биллом и отказаться от научных изысканий.

Да, Билл дал ей возможность видеть, как ее теории перенимает официальная медицина. Однако их личные отношения, несмотря на всю физическую и профессиональную близость, никогда не были окрашены нежностью настоящей любви. Она привыкла заниматься сексом с Биллом: поначалу это было частью неписаного рабочего контракта, но со временем стало способом удовлетворить ее собственные желания. Она научилась следить за его настроением, угадывать его потребности и заботиться о них. Но теперь, когда они достигли своей цели – появились на телевидении, в газетах, на обложке журнала «Тайм», она хотела быть свободной.

Брак с Хэнком мог стать тем самым решением, в котором нуждалась ее семья. В глубине души Джини чувствовала угрызения совести за то, что слишком много времени провела вдали от своих детей, пока они росли. Теперь, когда Скотт и Лиза стали подростками, она надеялась наверстать упущенное время. В новой жизни с Хэнком она могла бы еще раз сменить имя, чтобы никто не беспокоил ее семью.

Однако со временем их тайный роман стал еще более запутанным. В Нью-Йорке Хэнк пригласил Билла и Джини в просторную манхэттенскую квартиру, где он жил со своей женой Розалиндой. Во время Второй мировой войны Розалинда работала заклепщицей на заводе на Лонг-Айленде, строившем боевые самолеты, и предположительно стала прототипом популярной песенки «Рози-заклепщица».

Казалось, ни Билл, ни Роз не замечали романтической привязанности между Джини и Хэнком. Годы спустя, когда Розалинде Уолтер рассказали, что Джини собиралась замуж за Хэнка, та ответила откровенно: «Очень может быть. Она вполне могла оказаться в этом клубе: моего мужа обожало множество женщин». Поразмыслив, Розалинда выразила сомнение в правдивости подобных утверждений. Она была уверена, что Хенк интересовался работой Мастерса и Джонсон из-за своего бизнеса с IFF.

Большинство сотрудников клиники в Сент-Луисе не имели ни малейшего представления о романе Джини с одним из их богатейших покровителей. Билл оставался в неведении до тех пор, пока Хэнк не предпринял один из своих визитов в сент-луисскую клинику. Обычно в таких случаях Мастерс, а иногда и Колодны вместе с Джини вели своего нью-йоркского покровителя в местный ресторан. Однако на сей раз Джини оставила детей с домработницей, чтобы развлекать Хэнка наедине. В тот вечер они чудесно проводили время, смеясь и разговаривая о своих мечтах вместе повидать мир. Когда Джини, наконец, приехала домой, она обнаружила, что Билл названивал ей весь вечер. Он знал, что Хэнк в городе, и ему нетрудно было сделать выводы.

На следующий день Билл приступил к ней с расспросами о Хэнке. Джини еще никогда не видела своего партнера таким ошарашенным. На его лице был написан не столько гнев, сколько тревога; он по-настоящему испугался, что Джини выйдет за Хэнка.

Джини не хотела, чтобы ею манипулировали или отговаривали ее от принятия решения, правильного для нее и ее детей. Мастерс давно знал о ее намерении снова выйти замуж. Поведение самого Билла подразумевало, что никаких перемен не будет, пока их работа остается захватывающей, их связь – тайной, пока Либби сидит дома с детьми, а доходы и признание сопровождают их общее имя – «Мастерс и Джонсон».

– Если ты уйдешь, вся работа пойдет насмарку! – твердил Билл. Он был похож на человека, который вот-вот лишится всего, что у него есть.

Возможно, он испытывал ревность, внезапно осознав, что «идеальная женщина», которую он вышколил и возвысил, готова уйти от него. Но он не собирался сидеть сложа руки и смотреть, как распадается их партнерство. Убежденный в том, что угроза реальна, Мастерс отважился на решительные действия.

Однажды, придя домой из школы, шестнадцтилетний Хауи Мастерс застал свою мать в безутешных рыданиях – он никогда прежде не видел ее в таком состоянии.

– Мы разводимся, – плакала Либби. – Твой отец ушел из дома.

Хауи огляделся и только теперь увидел, какой хаос воцарился в прежде безмятежной, упорядоченной атмосфере дома. Все, что принадлежало отцу, исчезло.

До этого дня жизнь юного Уильяма Хауэлла Мастерса-третьего казалась безмятежной. Хауи учился в престижной частной школе Кантри-Дэй-Скул в Сент-Луисе и дружил с сыном Джини Скоттом. Он выбрал для дальнейшего обучения Гамильтон-колледж, отцовскую альма-матер, но в нем не было того скрытого бунта, который стал в свое время главным стимулом для его отца. Тихий воспитанный Хауи по темпераменту, скорее, походил на Либби Мастерс. Но он пришел в ярость, увидев мать в слезах и понимая, что его счастливая жизнь перевернулась вверх дном. Он потребовал, чтобы мать рассказала ему, где можно найти отца.

«Помню, как я ворвался в квартиру, сел перед ним и устроил ему форменный разнос», – вспоминал Хауи.

Билл Мастерс терпеливо выслушал разгневанные тирады сына, пока ему не представился шанс ответить. Билл говорил бесстрастно, точно проводил сеанс психотерапии с незнакомым подростком, а не разговаривал с собственным сыном. Он начал с констатации суровой правды: его отношения с женой закончены. Вне зависимости от того, разлюбил он ее или влюбился в другую женщину, каковы бы ни были причины, – все кончено.