Вечером выяснилось, что Елошевич принял предложенные правила игры. После прогулки он довел Петьку до парадного, позвонил в домофон, но конвоировать ребенка до квартиры не стал.

Так у них и повелось. Елошевич продолжал возиться с Петькой, но по молчаливому соглашению избегал встречи с Наташей.

А когда у нее в очередной раз сломалась машина, он проявил чудеса изобретательности, чтобы починить ее, не входя в личный контакт с хозяйкой.

Наташа и вовсе не собиралась чинить свой джип, который не завелся после нескольких дней простоя. Теперь у нее не было необходимости колесить по городу: до Петькиной гимназии можно было добраться и пешком. Кроме того, следовало максимально сократить расходы, а бензин опять подорожал, и Наташа начала уже прикидывать, как бы ей продать джип.

Но тут позвонил Анатолий Васильевич, узнавший от дочери о Наташиной проблеме.

— Наташа, твой джип продавать бессмысленно, — сказал он. — Много за него не дадут, а кто знает, как жизнь повернется. Сможешь ли ты потом позволить себе машину такого класса. Если ты нуждаешься…

— Я не нуждаюсь, — быстро перебила Наташа. Еще не хватало, чтобы он стал предлагать ей деньги!

— Тем более. У тебя же есть я! И пока я жив, твоя машина будет на ходу.

— Спасибо, Анатолий Васильевич.

Он хмыкнул в трубку. Раньше она никогда не называла его по имени-отчеству. Но назвать его сейчас «дядя Толя» она тоже не могла: после того, что произошло между ними, в этом было бы что-то… кровосмесительное.

— Петька дома? Дай ему ключи и техталон, пусть спускается через двадцать минут. Думаю, мы с ним разберемся, в чем проблема.

Проблема, как доложил вечером Петька, заключалась в аккумуляторе. Елошевич снял его и повез к себе домой заряжать.

Возвращение аккумулятора на место произошло тем же порядком.

Сане позвонил Миллер и попросил зайти к нему в кабинет. Интересно, что у него случилось, думала она, передавая больных дежурной смене. Неужели опять хочет использовать ее в качестве жилетки?

Но в кабинете обнаружился Ян Колдунов. Они с Миллером пили чай, доброжелательно глядя друг на друга.

— Как я рад тебя видеть! — Колдунов поднялся, чтобы расцеловать ее, и усадил за стол. — Чаю или кофе?

— Чаю, пожалуйста. — Она устроилась рядом и по старой привычке положила голову на колдуновское плечо.

— Вот мне просто интересно, почему господин Колдунов устраивает с вами свидания именно в моем кабинете? — желчно спросил Миллер. — Вместо того чтобы пригласить вас в ресторан, например, или хотя бы в парк, он является ко мне и требует вызвать вас сюда.

— Ты, Дима, совсем заработался, — засмеялся Колдунов. — Сам же меня пригласил на консультацию.

— И как? — лениво поинтересовалась Саня.

— Такая тетенька, что ой-е-ей! С крышей совсем беда. Там диагноз негде ставить, а этот утопист, — он кивнул на Миллера, — чего-то еще от меня хочет.

— Недотрах — страшная болезнь, — подтвердил «утопист».

— Я становлюсь человеконенавистником, — сказал Колдунов и тяжело вздохнул. — Не выношу людей, подобных этой бабе, которые считают, что мир крутится вокруг их болячек. И мне даже не всегда удается скрывать свои чувства.

— А чего еще можно ожидать от нас с нашей работой? — пожал плечами Миллер. — Лев Толстой говорил: если хотите ненавидеть людей, заставляйте себя их любить. Так что я тоже становлюсь мизантропом.

«Это он только еще становится! — ужаснулась Саня. — Что же будет, когда процесс завершится?»

— Тебе нельзя, — сказал Колдунов. — Ненавидеть человечество можно только в том случае, если на свете есть люди, которых ты любишь больше себя самого. Хотя бы один такой человек. Иначе просто свихнешься.

Тут за дверью послышались чьи-то быстрые шаги, дверь стала открываться, и Миллер уже набрал полную грудь воздуха, чтобы объявить наглецам, что рабочий день окончен…

Но тут на пороге возникла Вероника Смысловская.

Та же безупречная стрижка, классический костюм…

«Версаче, — подумала Саня, — или Армани?» Отличить одного от другого она не смогла бы ни при какой погоде.

— Добрый вечер. — Войдя в кабинет, Смысловская по очереди протянула всем ладонь для рукопожатия. — Я приехала к Валериану Павловичу, привезла копию отчета и постановление о присуждении вашей клинике высшей категории, а он уже ушел. Дмитрий Дмитриевич, я у вас бумаги оставлю. — Она положила на стол папку из дорогой кожи.

Миллер посмотрел на папку и молча кивнул.

«А они похожи, — внезапно подумала Саня, — наверное, именно поэтому и ненавидят друг друга. Смысловской вовсе не обязательно было лично везти эти бумаги, достаточно было простого звонка. Но нет, она решила стопроцентно исполнить свой долг. Миллер тоже всегда так делает. Они оба считают, что это дает им право презирать других людей».

— Вероника, дорогая! — подал голос дамский угодник Колдунов. — За те годы, что мы не виделись, вы изменились только к лучшему.

«Сколько вокруг случайных встреч! Люди сталкиваются после долгой разлуки, находят друг друга… Почему же мне-то никак не встретиться с Ваней?..»

Колдунов, продолжая ворковать над Вероникой, усадил ее к столу, налил чаю. После чего рухнул на свое место, протянул в сторону Миллера руку и общепринятым движением потер большим пальцем об указательный.

— Так будет мне гонорар сегодня или нет?

— Или нет.

— А ради чего тогда я целый час ублажал эту истеричку?

— Ян, ну что я могу поделать? Она твердо убеждена, что имеет право на бесплатную медицинскую помощь высшего качества. Если бы я тебя не пригласил, она бы жалобу написала.

— Жалоб бояться — денег не видать, — с усмешкой прокомментировала этот диалог Вероника Смысловская.

— Блин, а я так надеялся! — застонал Колдунов. — Моим девчонкам к понедельнику нужны синие сарафаны. Они выступают в консерватории, и какой-то изверг придумал, что все должны быть в синих сарафанах. …Что делать прикажете?

— Может, натурой возьмешь? — прервала Саня трагический монолог многодетного отца.

Он посмотрел на нее нарочито оценивающим взглядом.

— Мне очень нравится твоя натура, и, если бы ты не была моим боевым товарищем… — Колдунов скосил глаза и страстно засопел, изображая победу духа над грешной плотью.

— Дурак ты! — захохотала Саня. — Я про другую натуру. У меня дома полно синего материала. Горы просто. Отцу на форму выдавали, а он не шил. Говорил, что к старой черной привык. Ткань отличная, сносу не будет. Так что, если хочешь, можем съездить, заберешь. У тебя жена шить умеет?

Колдунов отрицательно покачал головой.

— Я умею шить, — внезапно сказала Вероника. — Посмотрите на мой костюм.