(как и Ю. М. Лотман) истолковывает единственно верно: дело «не в Татьяне — дело в несформированности самой русской „почтовой прозы“, в том, что русский „метафизический язык“ еще не сложился…»[95]. На это не раз сетует и Пушкин.

Что касается владения Татьяной бытовым русским языком, тут, настаивает В. А. Кошелев, сомнений быть не может. И свой вопрос в эпизоде гадания: «Как ваше имя?» — Татьяна произносит, конечно, без французского акцента. Свободным, выразительным русским одарил поэт Татьяну в ее отповеди Онегину.

Любя реальные рассветы, бродя по реальным паркам, полям, лугам, лесам, Татьяна живет в иллюзорном мире. Ей мало «друга», ей нужен непременно герой, книжный герой. Кого она полюбила? Скучающего русского помещика — соседа Онегина? И да, и нет. Появлению героя предшествует мечта о герое. «Душа ждала… кого-нибудь, / И дождалась… Открылись очи; / Она сказала: это он!» Сама вспышка любви в Татьяне — это результат узнавания идеального в реальном: «Ты чуть вошел, я вмиг узнала…» И знаменитое письмо Татьяны придумано прежде, вычитано прежде, чем написано: в «опасной книге» Татьяна находит

Свой тайный жар, свои мечты,

Плоды сердечной полноты,

Вздыхает и, себе присвоя

Чужой восторг, чужую грусть,

В забвенье шепчет наизусть

Письмо для милого героя…

Совершенно изумителен этот сплав «своего» и «чужого», когда в «чужом» видится «свое», но и «свое» даже не ищет собственного проявления, а довольствуется «чужим»[96].

Романтический тип поведения Татьяны — следствие ее натуры, но не побочных обстоятельств. Задумчивость и мечтательность нельзя рассматривать как своего рода компенсацию непривлекательной внешности или физического нездоровья: Татьяна внешне обаятельна и вполне здорова — обыкновенно встречает зиму, выбегая первым снегом «умыть лицо, плеча и грудь», в крещенский вечер выходит во двор «в открытом платьице». По всей вероятности, Татьяна вполне принадлежит к типу провинциальных барышень, про которых Пушкин сказал в стихах: «Но бури севера не вредны русской розе»[97].

Романтический мир Татьяны — это действительно самая суть героини, ее натура. «Двоемирец» живет в иллюзорном, им самим созданном мире. Но тут надо заметить, что, во-первых, иллюзорный мир не вовсе отстранен от мира реального и вбирает в себя его черты, «элементы», а во-вторых, уходя в иллюзорный мир, человек не может вовсе порвать связи с миром реальным, с которым ему надо поддерживать, как минимум, бытовые отношения.

Отдадим должное словам поэта: «Она в семье своей родной / Казалась девочкой чужой». Не будем преувеличивать значения этих слов и трактовать их как конфликтные отношения Татьяны с семьей. Напротив, по всей вероятности, «сельская свобода» обеспечивала Татьяне право на странности ее поведения, что в ответ вызывало чувство приязненности, благодарности. Да и в «слезах заклинанья», которыми мать молит Татьяну выйти замуж, нет принужденья, а есть — в меру обыкновенного житейского сознания — забота устроить судьбу девушки; вспоминая этот эпизод, Татьяна корит за неосторожность себя, но в ее словах нет упрека в адрес матери. Единство уклада семьи подчеркивает и та деталь повествования, что собирательное «Ларины», «они» — обычное обозначение романа.

Итак, в жизненном поведении юной Татьяны резко отчерчена двойственность. Двойственностью отмечено уже ее бытовое поведение, в нем есть черты странности (Татьяна замкнута, стремится к уединению, не умеет ласкаться к отцу и матери), с другой стороны, в ней нет, как ныне скажут, комплекса неполноценности; ее свободу на некоторые странности окружающие не стесняют, зато и Татьяну не тяготит ритуальность бытового поведения. Выделяется ее внутренняя жизнь. «Всё» ей заменяют романы. Наедине сама с собою она живет на манер книжных героинь, в мечтах своих преобразуя окружающую ее действительность.

Даже главный контакт юной Татьяны с миром реальным — общение с природой — носит в высшей степени идеализированный характер: она сама отдает природе свои пылкие переживания. Реальные явления бытия выступают в роли катализатора эмоциональных движений души.

Впрочем, к сказанному необходимо дополнение-поправка. Онегин замечает и выделяет ум Татьяны: «…с такою простотой, / С таким умом ко мне писали…» Незаурядный ум Татьяны выявляется уже в том, что она осознает свою оторванность от реального мира; этим вызвано ее признание Онегину: «Вообрази: я здесь одна, / Никто меня не понимает…» Немудрено: в окружении Татьяны действительно нет подобных ей книжников, бытовых контактов с родными ей явно мало, ей холодно в ее подзвездном одиночестве. Девушка предчувствует невозможность длительного существования в одиноком мире воображения и необходимость возвращения на землю. Вот почему ее письмо отразило вполне практичные желанья:

Души неопытной волненья

Смирив со временем (как знать?),

По сердцу я нашла бы друга,

Была бы верная супруга

И добродетельная мать.

В сущности, Татьяна и предугадала свой дальнейший путь.

Кто подсказал ей этот путь: пример старой няни? А, может быть, матери? Да, няня дает урок смирения, жизни по принципу: «Так, видно, бог велел». Но то же самое было и в судьбе матери: «…не спросясь ее совета, / Девицу повезли к венцу». То и другое отнюдь не было чем-то исключительным. Татьяна выросла в такой обстановке, в такое время, когда и быт крестьянства, и быт дворянства (последнее почему-то не принято брать во внимание[98]) — по разным причинам, но со сходством в конечных результатах — устроен был таким образом, что браки чаще всего заключались по каким-то умозрительным соображениям, вовсе не учитывавшим интересов любви. «Татьяна выходит замуж, повторив судьбу своей матери и няни: это тождество противоположных судеб»[99].

В положении Татьяны мало выбора, и все-таки она пытается выбор осуществить. Ее сознание отнюдь не лишено практичности, она вынуждена считаться с тем, что наиболее вероятное для нее — безропотно исполнить долг, т. е. быть верной супругой и добродетельной матерью — вне зависимости от того, кто и при каких обстоятельствах станет ее супругом. Однако девичье воображение Татьяны заполнено иной мечтой, разбуженной французскими книжками, но питаемой силой и страстью поэтической романтической души. Юная Татьяна поры своей встречи с Онегиным живет как раз не по «народной правде», совсем наоборот! Она бунтует, она вопреки бытовым правилам приличия (зато в подражание героиням «своих возлюбленных творцов») первая пишет письмо Онегину.

В финале романа Пушкин назвал Татьяну — «мой верный идеал». Но более всего «идеально» Татьяна поступает именно при первом нашем знакомстве с нею: она отвергает все условности, она не желает подчиняться нормам и традициям окружающей ее жизни, она полностью отдается во власть охватившего ее чувства — что может быть естественнее, духовнее, поэтичнее? Это