Видя это, Иезибальд IVне стал останавливать представления, лишь тяжело ухмылялся.

— Твой сын за мной, как за каменной стеной, да?! — кричала мадам Зи, видимо, передразнивая обещания Мартина. — Ну, погоди! Куда ты теперь пойдешь, а лысый черт? Только не ко мне!

— Сказочная страна, Док! — вновь подивился Фома. — Можно потаскать за волосы члена правительства прямо у военкомата. Где еще такое увидишь? Сколько матерей на Руси готовы отдать за это свои пенсии!

Старому Мартину пришлось-таки ретироваться во дворец, под смех и улюлюканье толпы. Сочувствием здесь и не пахло. Не исключено, что еще и потому, что главный церемониймейстер, пользуясь служебным положением, давал обещания не только вдове. Прозвучал сигнал и отряд начал строиться. Мадам Зи увели под руки. Потратив все силы на выяснение отношений с горе-любовником, она не успела толком попрощаться с сыном и теперь рыдала в голос, повторяя его имя.

Желая выглядеть молодцом в глазах его величества, Мартин геройски выкрикнул:

— Мать, не плачь! Я обещаю тебе принести неприятельскую голову!

— Я желаю только одного, мальчик мой, чтобы ты возвратился пусть и без головы, но здоровый! — благословила его мать большим кругом.

Что тут началось!.. Смеялись даже наемники, плохо понимающие по-каросски.

— На месте шага-ам арш! — раздалась зычная команда Торка.

До прибытия на место он командовал сводным отрядом наемников и ополченцев. Для многих война началась именно с этой команды, но прелюдией к ней и последующим аккомпанементом стало напутствие мадам Зи, и еще долго отряд хохотал над её благословением сыну.

— Мартин! — кричали солдаты. — Хрен с ней, с головой, главное, чтоб остальной был не ранетый!

— Как тебя угораздило, дружище? Ты же говорил, что у тебя всё в порядке? Гоголем вчера скакал, хороводил!

Они были в передовом отряде колонны и видели с городского холма, как дороги, одиноко выходящие из тесноты столицы, распускаются веером многочисленных путей, трактов, дорожек дальше, на широком приволье.

— Сам не понимаю, ваше сиятельство! — недоумевал Мартин, неумело трясясь в седле. — Все было нормально, но уже утром кто-то решил, что я должен воевать. Я — воевать! Бред какой-то! Других что ли нет? И ничего сделать было уже нельзя, все подписано королем!.. Ума не приложу, кто вломил?

— Так ты же говорил, что мать сама тебя благословила? Да и Мартин все равно собирался тебя записать в рекруты!.. — Фоме доставляло истинное удовольствие беседовать с чудесным отроком, совершенным плодом гниющего дерева.

— Не, ну мать-то я уговорил быстро, сказал, что повешусь немедленно!

— И она поверила?

— Во всяком случае одумалась и от страсти своей излечилась, перекинулась на Мартина!

— Как? — поразился Фома. — За день, за несколько часов она успела обаять такого занятого человека?

— Да чем он занят, старый пердун? Весь день гоняет меня и других помощников, а сам валяется на диване? Обаять его не трудно, а вот заставить его ответить на обаяние, отреагировать, вот что по-настоящему подвиг и мама это сделала! Добилась даже того, чего уже лет пять с ним не случалось. Он сам говорил.

— Так в чем же дело?

— А черт его знает! Только прошение куда-то пропало, а королевский указ подписан.

— Может, ты его обидел чем, он и не подал прошения?

— Да чем я его мог обидеть? Я его даже про здоровье стал спрашивать каждый час, чего раньше никогда не делал!

— Ну-у, Мартин! — расхохотался Фома. — Ты свел насмарку все материнское обаяние! Ну, кто ж так внезапно о здоровье-то справляется, да еще так часто? Ты бы уж тогда прямо спрашивал: вы еще живы, ваше превосходительство?

— Что здесь такого? Интересуюсь здоровьем! — пожал плечами Мартин.

— В смысле, когда он умрет? Теперь понятно, почему ты здесь, а второй его заместитель — там, при дворе!

— Вы думаете, поэтому, ваше сиятельство? Но я же не говорил, что хочу его смерти!

Фома восхищенно цокнул языком:

— Да, Марти! Прямо не знаю, чего в тебе больше, ума или такта?

Мартин ахнул:

— Значит, он нас с мамой обманул? А я думаю, чего мать на него зря гонит? А он вон что!

— Нет, он просто как и все хочет пожить подольше и без хлопот. А тут ты каждую минуту, как напоминание о быстротечности жизни, которая и так несется в старости, словно перепуганная кляча.

Мартин задумался.

— Теперь меня убьют! — догадался он и широкая военная шляпа-коромыслом, съехала ему на одно ухо; наполеон.

— Не расстраивайся! — похлопал его по плечу Фома. — Мы неплохо проведем время. Ты еще сам себе позавидуешь, рассказывая об этом походе внукам.

Он вдруг совершенно явственно увидел эту картину: Мартин, в окружении полоротых пращуров, вещает о баталиях и чужих подвигах, как о своих.

— Я бы лучше послушал, сэр Томас, — не согласился с ним Мартин. — Ну что это такое мне дали?..

Он расстроено показал на свое вооружение, щит, копье и прочую амуницию, которые при его дорогом парадном костюме смотрелись, как тюки на арабском скакуне.

— Отлично выглядишь! Мы тебя пустим во главе отряда и противник будет немножко ошарашен!

— Не надо во главе! — попросил Мартин. — Мне бы в седле удержаться!

— Когда несешься во весь опор, Марти, седла не чувствуешь!

К концу дня, валяясь на очередном привале, Фома уже сходил с ума.

— Такими темпами мы не доберемся до армии и через неделю! Через каждые два часа привал и устраивается пикник! Все давно уже перепились, откуда-то девицы развеселые и все гоняются за ними!..

Веселые девицы, действительно, взялись неизвестно откуда уже на первом привале и оглашали визгами ближайшие окрестности и сам бивак. За отрядом теперь тянулся след из пустых бутылок, клочков нежнейшего батиста и солдатского портяночного мадаполама, обнаруживая, для