Мартин заявлял, что он давно так не отдыхал.

— Вы были правы, ваше сиятельство! Мне будет, что рассказать внукам!..

На каждом привале он устраивал игрища и вакхический хоровод, один конец которого неизменно уходил в лес и терялся. Даже солдаты простили ему его фатоватость за затейливые дворцовые штучки.

Его величество, в окружении бравых гвардейцев Блейка и таких же визгливых пташек, только почище, воспринял этот вавилон, как приятный сюрприз от своей страны любимому монарху. Только что банкет не устраивали — столов не было, но какие курочки! Мартин был в восторге от здоровой крестьянской жизни. Но Фома изнывал, валяясь на привалах лицом в небо и изливался Доктору.

— А что ты хотел? Романтика войны началась, — ответил тот. — Угрюмые лица разгладились жаждой… как ты там говорил: любовной игры со смертью?.. В чем дело — любовная игра налицо!

Фома и сам толком не знал, в чем, ккая-то жила внутри него натягивалась болезненно и тревожно.

— Хотелось бы побыстрее закончить эту бодягу!

— Давай поговорим с Торком и отправимся вперед, — пожал плечами Доктор. — Давно тебе об этом говорю. Затеял: походы, трофеи!..

Через полчаса они уже мчались в сторону действующей армии в сопровождении проводника-курьера. Какое это счастье — дать выпрямиться сжатой внутри себя пружине! Они отвели душу в скачке по живописным дорогам Иеломойи, забыв, на время, кто они и зачем в этих красивых, но злополучных местах.

На разъезд кароссцев они наткнулись через пару часов бешеной скачки. Близилась ночь. Дозорные как раз выходили из таверны, наподобие той, где сайтеры встретились с Джофраилом. Вообще, питейные заведения они встречали во множестве, через каждые две-три версты перед ними вставала избушка с характерным запахом и обязательной скрипкой, и оттуда выглядывали веселые красные физиономии, которые не переводились в стране, несмотря ни на мор, ни на войны, ни тем более — на нарушение системы равновесия, а возможно как раз именно благодаря этим событиям.

О равновесии гуляки знали только одно, оно лучше всего удается лежа и особенно, если выпил. Проблема равновесия была здесь всегда и давно перестала быть проблемой.

У дозорных, вышедших из харчевни, физиономии были тоже не печальные, скорее сизо-вдохновенные, как некоторые сорта кровавых колбас. Завидев всадников, скачущих во весь опор, они моментально вошли в охотничий раж, перегородили дорогу и потребовали остановиться. Разборки с пьяными солдатами могли затянуться надолго и до увечий, дозорные были по-ухарски воинственны, вкусив жега. Лишь благодаря сопровождающему курьеру, который подоспел несколькими минутами позже, солдаты с видимым сожалением признали их за своих.

После небольшой перебранки и пьяных угроз, Фому и Доктора препроводили в штаб. Он оказался совсем рядом. Там они узнали, почему так быстро добрались до места, накануне было сражение и как результат — кароссцы опять отступили. Отступление длилось целый день и только совсем недавно, благодаря наступлению сумерек и реке, появившейся на пути спешной ретирады, остаткам армии удалось закрепиться у единственного моста через неё и остановить паническое бегство.

Генерал Арбел, командующий армией и его штабные восприняли сообщение о подкреплении без особого энтузиазма, а когда узнали о количестве и качестве этого подкрепления, только недоуменно пожали плечами.

— Я вообще не понимаю цели вашего приезда, граф! — сухо заметил генерал. — Ваш отряд, за исключением, может быть наемников, которых я еще тоже не видел, будет здесь либо обузой, либо пушечным мясом!

Он выразительно посмотрел красными от бессонницы глазами на приехавших и Фоме показалось, что по крайней мере две пушки уже направлены на него.

— Дело обстоит так, — продолжал генерал, удовлетворенно отметив про себя, что добился нужного эффекта, — что надо защищать уже столицу и свои прежние рубежи, а об Иеломойе забыть!

— Забыть родную Иеломойю никак не могу, господин генерал! — ответствовал Фома, обретая свое всегдашнее боевое настроение. — Я уже картошку посадил…

Он развел руками, приглашая господ военных понять его сельскохозяйственный патриотизм.

— Жду урожая сам-десять, примерно! — пригласил он порадоваться.

Генерал и его штабные переглянулись. «Кому угодно дают титулы при дворе! — было написано на этих лицах. — А тут в грязи, ночи не спишь, солдаты и вши заели, хрен знает, когда дождешься очередного звания! Черте что! Да что мы, наконец, здесь делаем?!»

Сэр Арбел первым пришел в себя от огородных откровений Фомы.

— Я понимаю, граф, — устало сказал он. — Вы теперь самое заинтересованное лицо, но надо реально смотреть на вещи. Иеломойю мы практически потеряли.

Он даже не скрывал горькой усмешки.

— Очень заинтересованное! — подтвердил Фома. — Поэтому хочу, вместе с моим боевым товарищем подробно ознакомиться с обстановкой! Сэр Джулиус, покажите наши бумаги!

Через четверть часа они уже знали все. “Бумага”, поданная Доктором, была такой, что непонятно, зачем сам король? Штабные только крякнули дружно и глаза их потеплели от такой несправедливости: одним, значит, все, а другим остальное?.. Теперь ими еще и командовать будут эти инородцы и выскочки?.. Но делать было нечего — с «обстановкой» Фому и Доктора познакомили и была она далеко не радужной, скверная была обстановочка.

Появление Хруппа во главе немногочисленного, но необычайно дерзкого отряда, прямо посреди сражения, посеяло в рядах кароссцев сначала некоторое расстройство, а потом и настоящий панический ужас. Это было словно явление сатаны. Вид Хруппа — огромного и в то же время неуязвимого, в черных пугающих доспехах, с его дьявольски ловкими приспешниками, парализовал всякое сопротивление. Именно его присутствие в неприятельской армии, сделало возможным тот страшный разгром, который случился вчера. А до этого…

До этого ничто не предвещало беды. Силы противостоящих армий были примерно равны и борьба шла, в основном, позиционная: вы у нас высотку, мы у вас — овраг. В последние дни, перед появлением Хруппа, кароссцы одержали даже несколько побед, пусть небольших, но они вдохнули уверенность в солдат, подняли настроение. Теперь говорить о каком-то настроении не приходилось, люди просто валились с ног от усталости и отчаяния.

— Сейчас они хоть перестали атаковать, стемнело, но утром