– Даже не скажете «спасибо», месье Монтанье-Алари? – спросила Ева, подойдя к нему.

– Я уже вас благодарил, – отвлеченно сказал он.

– Такой неразговорчивый! – засмеялась Ева. – Так он тебя благодарит, Лайла?

– Вовсе нет, – ответила Лайла, коснувшись бриллиантового колье на своей шее.

Ева прищурилась, и ее улыбка стала ядовитой. Она подняла руку к своей шее, к тонкому серебряному кулону, и резко дернула за цепочку.

– Бриллианты за предоставленные услуги! Должно быть, ты исключительно хороша…

Краем глаза Северин заметил, как Энрике яростно вскинул голову, а пальцы Лайлы замерли на ее колье.

– Уходите, – резко сказал он.

Ева пораженно уставилась на него, так и не закончив предложение.

– Мы очень ценим вашу помощь, но теперь мне нужно остаться наедине со своей командой. Гипнос останется как представитель Ордена. Уже практически полдень, и нам нельзя упускать ни секунды.

Глаза Евы вспыхнули.

– Конечно, месье, – натянуто ответила она, прежде чем выйти в коридор.

Энрике неловко кашлянул, подталкивая Гипноса локтем. Лайла уставилась в пол, скрестив руки на груди. Только Зофья невозмутимо продолжала зашнуровывать сапоги.

– Знаете, мне нравится этот блеск, – сказал Гипнос, поворачиваясь на одном каблуке. – Très chic. Интересно, какие элементы гардероба можно тоже превратить в лед? Ледяной халат? Ледяная корона? Главное, чтобы не было слишком холодно. С такими вещами всегда есть риск прилипнуть языком.

Зофья нахмурилась.

– При чем здесь твой язык?

– Разве был хоть один момент, когда мой язык оказывался ни при чем?

– Я не это имела в виду, – сказала Зофья.

Лайла одернула пальто, и ее взгляд устремился куда-то вглубь ледяного грота.

– Выдвигаемся?

Один за другим Лайла, Энрике и Зофья прошли по узкому проходу в ледяной грот. Северин уже собирался последовать за ними, когда почувствовал чье-то прикосновение к своей руке. Гипнос. Он смотрел на Северина с тревогой в глазах, а уголки его губ опустились вниз.

– Ты в порядке? После вчерашнего? – спросил он. – Я ждал вместе с остальными, но так вышло, что я… уснул.

Северин нахмурился.

– Сейчас я здесь, не правда ли?

Он снова начал двигаться, но Гипнос заговорил снова, на этот раз понизив голос:

– Я сделал что-то не так?

Северин обернулся и посмотрел на него.

– Не знаю. Ты что-то сделал?

– Нет?

Но в его глазах промелькнуло сомнение. Как будто он что-то знал.

– Неужели нельзя допустить, что я просто волнуюсь о тебе? – возмутился Гипнос. Его голубые глаза сверкнули, а ноздри сердито раздулись. – Ты забыл, что какое-то время мы практически росли вместе? Я вот не забыл. Ради бога, Северин, мы были практически братьями…

Северин крепко зажмурился. Это ужасное воспоминание из Люксембургского сада захватило его мысли, и на мгновение он снова стал маленьким мальчиком, взывающим к Гипносу с протянутой рукой. Он вспомнил тот момент, когда Гипнос увидел его: на мгновение их глаза встретились, а затем юный наследник Дома Никс просто отвернулся в другую сторону.

– Мы никогда не были братьями, – сказал Северин.

Горло Гипноса дернулось, словно в судороге, и он опустил глаза.

– Для меня ты был самым близким другом.

Несколько секунд Северин не мог произнести ни слова. Он не хотел вспоминать, как они с Гипносом играли вместе и как он плакал, когда Гипнос уезжал к себе домой.

– Возможно, тебе казалось, что после смерти твоих родителей я забыл о тебе, но это не так, Северин. Клянусь, – сказал Гипнос срывающимся голосом. – Я ничего не мог сделать.

Что-то в голосе Гипноса почти убедило его… но сама эта мысль вселяла в него ужас. Северин не мог нести ответственность за еще одного брата. Он едва пережил убийство Тристана, который умер у него на руках. А что, если с Гипносом случится то же самое? И все из-за того, что Северин подпустил его слишком близко. От этой мысли у него резко защемило под ребрами.

Северин отвернулся от него.

– У меня был только один брат, Гипнос. Я не ищу замены для него.

С этими словами он двинулся вперед.

– ТОЛЬКО ВЗГЛЯНИТЕ на это! – воскликнул Энрике.

Он поднял фонарь повыше. Наконец ушедшая вниз платформа была освещена. Северин с отвращением отшатнулся, когда свет упал на статуи женщин. Они высовывались из своих ниш, вытянув вперед руки с отсутствующими кистями. Все это выглядело абсурдно. Нижняя часть их лиц была искривлена, словно челюсти висели на петлях.

– На них просто жутко смотреть, – поежился Энрике. – Они выглядят как живые. И кажется, что вокруг их ртов изображены какие-то символы…

Энрике поднял своего мнеможучка, чтобы запечатлеть статуи, при этом не замолкая ни на секунду, но Северин уже не слушал. Он наблюдал за ошеломленным лицом Лайлы, которая медленно двинулась к статуям. Она сняла одну из своих перчаток и, поднявшись на цыпочках, протянула к ним руку.

Огромная луна над их головами ежеминутно меняла форму, постепенно становясь полной. Взглянув на часы, Северин увидел, что они показывают «полнолуние» ровно в полдень. Он окинул комнату пристальным взглядом. Казалось, он что-то упустил. Если это место должно быть святилищем, то зачем следить за временем? Какой в этом смысл?

Его часы пробили полдень.

Со стороны бассейна донесся отдаленный звук бурлящей воды, похожий на глухой раскат грома. Земля задрожала. Еще мгновение назад поверхность реки была гладкой и плоской, как зеркало, но теперь она покрылась рябью, и небольшие волны с шумом выплескивались на берег.

Что-то приближалось.

– Отойди оттуда! Вернись! – крикнул Северин.

Краем глаза он заметил, что рука Лайлы лежит на одной из статуй, а ее глаза пораженно раскрыты. Он наклонился вперед, схватил ее и потянул назад, как в тот момент, когда из воды появилось существо, сделанное из металла. Ему в голову пришло библейское слово: левиафан. Морское чудовище. Он появился из темных глубин, извилистый, похожий на змею, с острой мордой, как у угря, а из его стальных жабр вырывался пар. Когда он со скрежетом разомкнул свои механические челюсти, глазам Северина открылась по-настоящему адская картина: несколько рядов острых железных зубов. Его выпуклые стеклянные глаза с остервенением блуждали по комнате, пока он не опустил свой рыбий взгляд…

На них.

Северин подбежал к двери, распахнул ее и приготовился к нападению, но оно так и не произошло. Левиафан вытянулся вверх, а затем свернулся калачиком: его гигантская голова покоилась на льду, а челюсти были открыты.