– Как делать план, если прокатный стан ни разу не ремонтировался? Отдуваюсь один. А где слесарь-ремонтник прокатного оборудования? Он что – ни при чём?..

«Молодец», – мысленно одобрил его Пётр. Но!., в зале сделалось тихо. Жутко тихо. В этой жуткости, что холодным потом покрыла спины, поднялся товарищ «опер». Свою шарманку он довёл до того, что все сжались, втянули плечи и перестали дышать. Казалось, в пустом зале эхом звучал лишь голос репетирующего оратора. Закончил «товарищ» предложением признать подсудимого виновным, за недельный простой не выдавать зарплату, проверить личное дело – может, «завербован иностранной разведкой»!.. Расходились в тишине, будто это была амёбная, индифферентная масса.

В мае 1935 г. Первый секретарь Агаков Р. М. после ночной смены вновь вызвал Петра. От усталости слипались глаза, но игнорировать вызов было опасно.

– А-а, тов. Герман!.. Проходите, садитесь, – и после приветствия тотчас приступил к «делу». – Ну что, тов. Герман, не надумали стать членом ВЛКСМ?

– Нет, не надумал.

– Не хотите быть в первых рядах строителей нового общества? В рядах строителей коммунизма? Вы молодой, пользуетесь, наслышан, авторитетом и уважением. У вас впереди жизнь – есть время сделать отличную карьеру.

– Да я в коммунизмах не силён. Мы ждём ребёнка – дай Бог, обеспечить хотя бы семью.

– Верите в Бога?

– А как же!

– Православный?

– Нет, католик.

– Като-олик? И что – Бога видели?

– А вы что… колибри видели?

– Колибри? Эта птичка, по-моему, в жарких краях живёт, а у нас – Сибирь!..

– Вот видите, мы оба не видели, но знаем. Вы не видели колибри, но верите, что она есть. Я не видел Бога и тоже верю, что он есть.

– Только знаем мы и верим по-разному.

– А как же! Вы Агаков – что-то вроде Бога. Я Герман – птичка. Вы живете в благоустроенной квартире – я в гостевой комнате, где нет ни воды, ни туалета. Мы разные по положению, вкусам…

– А вы, я смотрю, демагог.

– Учителя, знаете, хорошие – учусь…

– Вы были на последнем товарищеском суде?

– А вы? – напрягся Пётр.

– Не был. Насколько мне известно, это был товарищеский суд над рабочим, который не выполнял план, а вы рабочий – значит, тема касалась и вас. Но просидели вы молча и в осуждение не проронили ни слова, в то время как другие возмущались.

– И чего вы ко мне всё присматриваетесь? Я что – не справляюсь с работой? Пью? Прогуливаю? В чём дело?

– Мы строим новое общество. Социалистическое. Моя задача – идеология. Новая. Советская. Присматриваюсь я ко всем – к вам тоже.

– В идеологиях я не силён. Знаю одно: надо ответственно относиться к тому, что делаешь. У вас что – ко мне претензии?..

– Вы не участвуете в общественной жизни.

– Опять 25… Ну, не все же годятся для общественной жизни. Тут талант нужен – у меня его нет. Слов громких не люблю – люблю дело делать.

– Не в таланте, тов. Герман, дело. Просто не хотите. У меня к вам просьба. Пока – просьба. Если в вашей бригаде говорят плохо о нашей стране или беспорядках на комбинате, прошу мне об этом сообщать.

– А я прошу меня не нагружать. У меня полно своих забот.

– Итак, до следующего раза. До свидания.

* * *

К уходу Иды на работу Пётр прийти не успел. Завёрнутый чугунок с горячим супом был прикрыт ещё и одеялом. Прежде чем заняться завтраком, он принёс два ведра воды, зажёг примус, одно ведро поставил на огонь, чтобы искупаться, вымыл руки под рукомойником. От тревожных мыслей, что его вынуждают к стукачеству, исчез аппетит, но съесть тарелку супа с головкой чеснока всё же себя заставил. Сходил ещё раз по воду, потушил примус и начал мыться в цинковой ванне. Освежённый после купания, залез под одеяло и мгновенно уснул. Ему приснился дед. Красивый, в белой косоворотке, он косил траву и показывал ему, 7-летнему внуку, как держать пилу, чтобы она не врезалась в землю.

– Зазря ранить землю – это, Петя, как зазря ранить человека. Больно всем – и человеку, и земле.

– Понял, деда. Зазря никогда нельзя.

– Нельзя, внучик.

Пётр проснулся, как только Ида открыла дверь. Она тихо сняла пальто, прошла и, искоса поглядывая на «спящего», повесила пальто на гвоздь. В новом, широкого кроя платье с расчётом на беременность она оставалась такой же притягательно привлекательной – беременность не портила её. Склонилась над ним, приглядываясь… Он не сдержался – выбросил руки, рывком сел, обнял и поцеловал живот, поглаживая и приговаривая:

– Вы моя Планета. Самая ценная. За неё и жизнь отдать не жалко.

– Петь, ты так говоришь… трагически. Случилось что?

– Нет. Пока. Слава Богу. Время неспокойное – тошнит от демагогии. Сегодня время стукачей, а если у человека блевотный рефлекс на стукачество, ему пришивают хрень, вроде «врага народа», «шпиона» «оппортуниста».

– Колись… Тебе предлагали «стукачество»? – в лоб спросила она.

– Ну-у… Всё тот же скользкий Агаков. Вынюхивает всё…

– А ты дурачком прикинься – не понимаю, мол, о чём вы… Они умных не любят.

Пётр расхохотался.

– Да моя ты золотая! Как же так?! Ты ж у меня комсомолка! И… такой совет.

– Я, Петь, тоже начинаю прозревать. Думала, председатель Мариенталя молол чепуху от безграмотности, а тут, вроде б, неглупые и образованные люди и… тоже ме-лют… мелют. Ни о чём. Долго, правильными словами, а о деле – ни слова. Уметь молоть… тут либо талант нужен, либо наглость. Помню, тема педсовета была «Успеваемость и помощь детям бедных семей», которым зимой не в чём выйти, – одни валенки на всю семью. А в семье – семеро. Так прения превратили в «торжественное собрание». Выступали, будто доклад читали. Демонстрировали политическую грамотность – цитировали Ленина, Сталина, Троцкого, Маркса, а о деле – ни слова! И лишь один по делу выступил: у него в классе способный мальчик, но ему не во что обуться, оттого и пропускает занятия. Кончили тем, что одна учительница вышла к столу, положила рубль и тихо сказала: «Прошу каждого положить минимум рубль – на валенки мальчику». Разве так решаются проблемы?

– Всё. Я выспался. У тебя много работы?

– Тетрадки проверить, планы написать.

– Планы пиши сама, а тетрадки давай проверю – и по-немецкому, и по математике.

– На, мой помощничек, – вынула она из портфеля тетради. – А потом прогуляемся. День вон прибавил уже.

Тетради в последнее время Пётр проверял часто. Вначале спрашивал: «Из трёх задачек одна решена неправильно – что ставить? Из двух одна решена, вторая – наполовину. Какую оценку?» Затем освоился – ставил такую оценку, какую надо было. Ида тем временем либо готовила еду, либо занималась шитьём на руках— машинка осталась в Мариентале. После тетрадей Пётр принёс воды «на запас», чтоб хватило Иде, пока будет на смене; отбросил от подъезда снег; вымыл пол – сделал всё, чтобы облегчить быт жены.