– Богато житёте, – не сдержался Вальдемар.

– Слава Богу, – отреагировал Иоганн, – каб два года назад на нас поглядели: кожа да кости. Хлеба нихто не видал. А щас на трудодни дають зярно. Люди от голода отошли… В них сила заиграла, завошкались в огородах, начали обзаводица скотом. Те, хто выжил, здоровей стали, токо выжило мало.

– Да, пап, ты стройным стал, и мама хорошо выглядит.

– Дай Бог, шоб урожаи были, шоб до зёрнышка ня вы-чишшшали калхозны амбары и кладовки.

Дни, что Вальдемар провёл у родителей Петра, пролетели в трудах и сытной крестьянской еде с разговорами о любви, профессиях, взаимоотношениях с родителями, коллегами и даже обстановке в стране – теме запретной и опасной, но она более всего интересовала Вальдемара. Говоря о политике, приглушали, естественно, голоса.

– Хорошо у вас, – признался Вальдемар, расчищая после ночи дорожку от снега, – душевно, даже уезжать не хочется.

– Ну, так оставайси, – улыбнулась Маргарет. – В Мариентале нявесты ня избалованы. В селе три колхоза, а бухалтера нету. Приежжай и работай.

– Насчёт невест не сомневаюсь, у вас вон какие – загляденье!..

– И чо? – засмеялась Маргарет. – Жанись. Вторый раз сроднимси. Как думашь, Иоганн?

– Хорошо, дявчонки разговор ня слышат, а тоб обидялись. Я што… Я за. Токо ныня ня сватають – сами выбирають.

После ужина Берта и Ами прошлись с Вальдемаром по селу— вернулись красные от мороза, попили травяного чаю, поговорили за кухонным столом. Утром уезжал Вальдемар с плюшками от Маргарет – гостинцем для родителей.

После отъезда гостя Пётр отправился в правление колхоза. Председатель Гердт, образованный и степенный, мгновенно расположил к себе Петра. Узнав, что он намерен остаться, но не знает, к чему приложить руки, задумался.

– А бригадиром поработать не хочешь? – спросил он.

– Бригадиром? Не знаю. А что входит в его обязанности?

– У тебя есть организаторские способности?

– Не знаю. Работал мельником, после женитьбы бежал с женой от голода. Приписками, даже если для пользы колхоза или бригады, заниматься не буду; защищать тех, в ком не уверен, тоже не буду.

– Ты, сам того не зная, заявил о своих принципах. Не знаю, почему тобой интересовалось НКВД, – слова насторожили Петра, но внутреннее напряжение удалось скрыть. – Эти принципы мне по душе. И откровенное признание, что «бежал от голода», тоже близко и понятно. Другие юлят, боятся признаться. Нам бы побольше грамотных и умных руководителей. Я знал твою тётю Эмму как неравнодушного и инициативного человека – может, начнёшь с бригадира в колхозе «Крупская»? Имя, сам понимаешь, обязывает…

– А если не получится?

– А ты попробуй.

– Надо вникнуть в работу.

Гердт достал из шкафа брошюры и вручил их Петру: «Неделю читай, а потом решай». Известие о бригадирстве насторожило родителей, но обрадовало молодёжь. Иоганн тихо сказал: «Чёрный ворон» в 1935-м увозил поначалу начальников, так шо, Петя, мой табе сказ – поработай, но партейцем ня становись».

– Не волнуйся – становиться «партейцем» я не намерен.

– Ну и зря. Коммунистам больше верят, – вмешалась Ида.

– С них и спросу поболе, – не согласился Иоганн. Через неделю Пётр принял две полуторки, три комбайна и четыре колёсных трактора. Принял рабочий скот; распределил с учётом опыта и физической силы обязанности между членами бригады, надеясь, что это обеспечит нормы выработки, качество работы и бесперебойную работу техники, которую закрепил, согласно квалификации, за колхозниками, что её обслуживали.

Зимой разъезжали на санях, и вскоре обнаружилось, что в бригаде не хватает саней. На просьбу о помощи председатель отмахнулся: «Выкручивайся сам».

– Выкручивайся… – ворчал Пётр, жалуясь отцу. – Я ж не для себя. Для колхоза.

– У бригаде што – нет никаго, хто делае сани?

– Не знаю, не спрашивал.

– Узнай. Сани хоть хто сделае за бричку соломы, сена, а лучче – трудодни.

– На трудодни у нас лимит. Разнорабочий может заработать за день только один трудодень, не больше.

– Накажи каго-нить: вместо одного трудодня заплати ему 0,75, а остаток трудодня – 0,25 – добавь тому, хто сделае сани. Из лямита ня выйдешь и задачку ряшишь.

Пётр улыбнулся: подсказка отца была дельной и мудрой. Два человека из пришлых работали в бригаде ни шатко ни валко – их стоило бы наказать, но отобрать сотую часть трудодня можно было только по решению собрания. И Пётр назначил собрание. Объявление было развешено у конторы, у конюшни, фермы, магазина и даже у клуба.

Собрание бригады имени Н. К. Крупской.

Повестка дня:

1. трудовая дисциплина в бригаде,

2. проблема транспорта, то есть саней.

Так как проведение таких собраний не практиковалось, объявление вызвало толки. Из любопытства на собрание пришёл председатель Гердт. Начав с положения дел за два месяца своей работы, Пётр похвалил бригаду, но сказал, что у него есть замечания.

– Каждый из нас отвечает за качество своего труда. Думаю, как работать будем, так и жить будем. Я, бригадир, отвечаю за всю бригаду, а вы по отдельности отвечаете за участок, который вам поручен. У меня есть вопросы только к двум членам бригады – конюху Гаан и доярке Шварц. Конюх допустил несколько прогулов и не раз приходил пьяный на работу. В эти дни его лошадей обслуживал второй конюх. Если б не он, не знаю, что было б с лошадьми. А во флягах доярки Шварц часто прокисает молоко. Не дело это. Прошу товарищей Гаан и Шварц объяснить собранию причину такого отношения к своим обязанностям. Будем вместе решать, что делать.

Дискуссия разгорелась о наказании. Доярку, мать двоих малолетних детей, решили предупредить, а с конюха – вычесть за месяц 10 трудодней, чтоб «не повадно было» другим. Недовольный конюх начал, естественно, возмущаться и кричать, что будет жаловаться.

– По второму вопросу скажу кратко, – поднялся снова Пётр. – На полях у нас стоят стога сена и соломы, а на ферму возить их не на чём: нет саней. Сани, вы ж понимаете, нужны не только для подвоза корма, так что – кто возьмётся их сделать?

Поднялось несколько рук— решили, двух мужчин хватит, а как оплатить труд, пусть думает правление. Выходя с Петром на мороз, председатель признался:

– Знаешь, я кое-что понял для себя: собрания должны быть деловыми. Без ненужных призывов, лицемерной демагогии и ложного пафоса. Мне показалось, что каждый проникся чувством ответственности.

– Спасибо – приятно, – пожал ему руку Пётр.

1937 год разродился богатым урожаем. Колхозные амбары были затарены пшеницей, овсом, просом, рожью, в частных дворах слышалось мычание, блеяние, хрюканье.

Летом 1940-го из Энгельса несколько раз приезжали в гости родители Иды. Однажды приехали всей семьёй, чтобы порадоваться со сватами, что Вальдемар защитил диплом. В тот же год Ида родила девочку. Назвали её простым, как им казалось, немецким именем – Голда. Вечерами, когда дети были уложены, огород полит, живность накормлена, семья и гости, не думая о времени, засиживались в палисаднике за разговорами. Недели через две Вальдемар после ужина неожиданно поднялся и, обращаясь к родителям, огорошил всех: