А затем обернулся и добавил:

— Вы извините его, так-то он пастух, и не знает, как с благородными господами обращаться, чего с него взять?

Глядя на это, Габриэль подумала, что вот уж понятно теперь почему все думают о гроу, что они дикари. Её смутило даже не то, как смотрел на них этот Йоста, а то, что староста, не стесняясь, ругается при дамах, и это ему ещё кажется, что он знает как общаться с благородными господами.

Но с другой стороны, всё это почему-то показалось ей ужасно забавным, и она едва сдержала улыбку.

Вместе с Йостой у кареты их ждала целая свора огромных пастушьих собак, чёрных, с белой грудью и рыжими подпалинами на лапах, и таких лохматых, что издали они были похожи на небольших медведей.

У Габриэль даже сердце ушло в пятки — мохнатые животные, все как один, уставились на них, едва они показались на крыльце.

— Не бойтесь, мона! Фьоть! — весело воскликнул Йоста. — Они вас сейчас обнюхают, я им сказал, что вы свои.

— Сказал? — хрипло переспросила Габриэль, глядя, как собаки обступили её и Кармэлу, и принялись обнюхивать одежду.

— Ну да, — пожал плечами Йоста, крикнул псам что-то на горском наречии, достал торчавший из-за пояса рожок, протрубил и вскочил на лошадь.

Одна из собак лизнула Габриэль руку горячим шершавым языком, вся свора сорвалась с места, и окружив лошадь Йосты, принялась радостно махать хвостами.

— Пречистая Дева! — пробормотала Кармэла, которая стояла окаменев, пока животные обнюхивали их с хозяйкой. — Да что же это такое! Да я теперь из дому точно не выйду, синьорина Миранди! Божечки, мне нужны сердечные капли…

— Это всего лишь собаки! — прошептала Габриэль, пытаясь успокоить служанку и скрыть свой собственный страх. — Они нас не съедят.

Огромные псы её удивили. В Кастиере и в Алерте не принято было держать таких больших собак, если только в загородных поместьях гончих — сегуджио, для охоты на зайцев или бракки — легавых для охоты на уток. А так, в основном, собачки были декоративные — белые, пушистые, и умещались в дамских сумочках.

Габриэль посмотрела, как свора последовала за Йостой, подобрала платье дрожащими руками и направилась к карете.

Ехали они не слишком долго. Дорога к Главному дому оказалась короткой и довольно хорошей, в сравнении с теми сотнями льё, что они преодолели за последние дни. По обе стороны тянулись зеленые луга, и по ним, словно облака по небу, бродили многочисленные стада овец. Высокие пики Сорелле подпирали синее небо, и весенняя трава отливала изумрудным шёлком, прошитым золотыми и красными нитями цветов.

Едва выехав из Эрнино, они пересекли холм, обогнули выступающую скалу и спустились в живописную долину. Вытянутое озеро, обрамлённое тёмным бархатом елей, в самом узком месте было перехвачено каменным пояском моста, а сразу за ним виднелась большая усадьба с несколькими домами поодаль.

Йоста поравнялся с окном экипажа, и махнув рукоятью кнута в сторону дома, воскликнул:

— Волхард, синьоры! А этот под красной крышей — Главный дом!

— Как вы сказали? — переспросила Габриэль, хватаясь рукой за дверцу и едва не задохнувшись. — Как называется это место?

— Волхард! — повторил Йоста со снисходительной улыбкой. — Главный дом!

— А… хозяина… зовут?

— Мессир Форстер, мона!

— Ну… разумеется…

Она уже и так догадалась.

Габриэль откинулась на спинку сиденья и посмотрела на отца. Но судя по лицу синьора Миранди — он почему-то не был удивлён тем, что сказал Йоста.

— Вам тут понравится! — воскликнул Йоста, и что-то гортанно прокричал собакам.

Те сорвались с места и бросились к кованым воротам усадьбы.

Габриэль была готова к чему угодно.

К тому, что сами гроу будут похожи на этих ужасных собак, что их встретят волчьи стаи, наблюдая за ними с вершин, к огромным горным беркутам способным утащить не только овцу, но и человека, и всем тем страшным вещам, о которых она узнала в пути из книги про трамантийские легенды. Но вот к тому, что они едут в дом к источнику всех её несчастий, да не просто едут — они будут у него жить!

Вот к этому она была точно не готова.

— Элла, не смотри на меня так, — произнес синьор Миранди извиняющимся тоном, — я сам узнал об этом только сегодня, и… не стал тебя тревожить понапрасну.

— Тревожить? Хочешь сказать — ты не знал? Ещё в Алерте, не знал, что… этот гроу живёт в Эрнино? — Габриэль всплеснула руками, и отвернувшись, стала смотреть в окно.

…Боже, какая же она дура!

…«Вы что-нибудь знаете об Эрнино?»

Она сразу вспомнила их последний разговор с Форстером, и этот вопрос, его такое натуральное удивление, и самообладание. Он ведь ни жестом, ни взглядом не показал, что он…

…да он живёт в этом треклятом Эрнино! Пречистая дева! Да каким же надо быть негодяем, чтобы так поступить!

Знай она раньше — не поехала бы. Осталась у Фрэнни или ещё где. Да где угодно!

А теперь, извольте — им придётся жить с ним под одной крышей!

…Святые угодники! Да как же это будет выглядеть со стороны? А если об этом узнают в Алерте? Все ведь скажут, что она дура, которая раскаялась в том, что отказала ему осенью… и потащилась сюда сама под удобным предлогом, чтобы…

…Милость божья!

Ей стало жарко, а веер за ненадобностью был упакован где-то в недрах сундуков, и стянув с головы шляпку, она принялась яростно ей обмахиваться. За время их путешествия, увлеченная созерцанием пейзажей, она и забыла о существовании мессира Форстера, и надеялась и дальше о нём не вспоминать, но…

…Как отец мог так с ней поступить? Обмануть её! Не может же быть, чтобы он не знал! Почему он не подумал о том, что будут о ней теперь говорить! Чем только этот треклятый гроу так его очаровал?

…И сколько, интересно, эти горцы будут ремонтировать мост? Наверное, целую вечность! Неужели всё это время им придётся жить под одной крышей с Форстером? Да не просто жить, он ведь здесь хозяин…

От этой мысли, и от воспоминаний о том, как он разглядывал их бедную гостиную, о его корзине с фазаном и пирожных, его усмешке, речах о клопах и чахотке, ей и вовсе сделалось дурно.

…Жить здесь от его щедрот? Ведь скажут, он приютил их… из жалости. Облагодетельствовал! Боже! Как это всё унизительно! Если он и хотел отомстить ей за отказ в розовом саду, то это у него вышло сполна.

Она надела шляпку, порывисто завязав ленты, и стала теребить в руках платок, безжалостно отрывая от него кружево, и всё не могла успокоиться. Никогда в жизни она ещё не чувствовала внутри такой обиды, ярости и бессилия, как в этот момент. И стоило ей подумать о предстоящей встрече, как она готова была пойти пешком обратно, только бы не видеть самодовольной усмешки Форстера. Было бы куда идти.