ним. Но если я не болтаю без умолку, удается услышать его дыхание. Проходит несколько минут в тишине, и наконец Рас заговаривает:

– Отца сбил пьяный водитель, он попал в больницу.

Я замираю одновременно от облегчения и паники: наконец-то он поделился со мной!

– Я редко вижусь и разговариваю с родными, потому что… – Расс делает паузу, и я молчу, ласково поглаживая его по голове, чтобы он знал, что я слушаю. – Ну, потому что из-за отца я не слишком хорошего мнения о себе. В детстве он был моим героем. Никогда не пропускал хоккейные матчи, школьные ярмарки, родительские собрания. А к тому времени, когда я закончил школу, мы почти не разговаривали.

– Что изменилось? – мягко спрашиваю я.

– Он. Изменение произошло не за один день, а по мелочам, постепенно. С ним становилось все труднее разговаривать, он становился все злее и злее. Теперь я вообще не могу с ним говорить.

– Да, это паршиво. И мне жаль, что так вышло. Самому трудно со всем этим справиться. Как он себя чувствовал, когда ты приехал?

– Он полностью поправится. Мне уже приходилось навещать его в больнице, и он всегда попадал туда по своей вине. На этот раз формально это случилось из-за другого человека, но мне все равно кажется, что виноват он, понимаешь?

Я по-прежнему глажу его волосы и боюсь, что если остановлюсь, то Расс замолчит.

– То есть если бы он не поступал так, то не оказался бы там и не попал бы под машину.

– Да, я понимаю.

– Я не хотел ехать, но брат сказал, что находится неподалеку и силком притащит меня в Мейпл-Хиллс. Не хотелось выносить сюда домашние скандалы, я приехал в лагерь, чтобы от них сбежать. Оказалось, что Итан солгал, он вообще в другой части страны. Хотя это было хитро. Он знал, что я проигнорирую его угрозу, если буду думать, что он далеко.

– Вы с ним не слишком близки?

– Итан зол на весь белый свет, и я не понимаю почему. Я сержусь, потому что чувствую, что не могу сбежать. Он же сбежал много лет назад, так на что ему жаловаться? Трудно налаживать отношения с братом, когда он постоянно кричит на меня. Иногда Итан напоминает папу. Надо будет сказать ему об этом в следующий раз, когда он начнет орать. Наверное, у нас просто разные взгляды. Он считает эгоистичным меня, а я – его, и это не слишком хороший фундамент для добрых отношений.

– А я не близка с сестрой. Правда, у нас взгляды довольно схожие, это ни для одной из нас не комплимент, но в жизни мы очень разные. Так что я вроде как понимаю.

– Вчера я впервые честно выложил отцу все, что чувствую. Так хорошо было наконец произнести то, что нужно. И так хорошо рассказывать об этом тебе. Спасибо за терпение.

– Ты очень смелый, Расс.

– Совсем наоборот. И отец говорил мне это столько раз, что это отпечаталось у меня на подкорке.

Слово за слово, личность Расса для меня проясняется, и я польщена, что такой сдержанный человек поделился со мной переживаниями.

– Ты смелый. Наше общество твердит, что родители – это самое главное, что у нас есть и что мы когда-нибудь потеряем, а ты просто… даже не знаю. Ты все равно ставишь себя на первое место. Это смело.

– Я давным-давно узнал, что если не буду ставить себя на первое место, то этого никто не сделает. Прощать людей, которые постоянно подводят тебя, – это как снова и снова совать руку в огонь и надеяться, что не обожжешься.

– Похоже на меня и моего папу. Разве что я сгорела дотла.

– А у вас что происходит?

– Эльза думает, что он ненавидит нас за то, что мы плохие водители, но я считаю, потому что я похожа на маму, а ее он ненавидит на самом деле.

Расс перекатывается на локти и оглядывается на меня через плечо.

– Погоди, твою сестру зовут Эльза? Твои родители – поклонники Диснея?

Не могу сосчитать, сколько раз меня об этом спрашивали.

– Заткнись. Меня назвали в честь северного сияния. Я могла всю жизнь думать, что ношу имя принцессы… но мама решила нанести мне травму и сообщить, где я была зачата.

Расс хохочет и снова ложится мне на живот.

– А Эльза?

– Она родилась еще до «Холодного сердца». На самом деле это очень популярное имя в некоторых частях Европы. Папа любит делать вид, будто в молодости обошел с рюкзаком за плечами всю Скандинавию, но на самом деле он останавливался в дорогих отелях и каждый вечер ужинал в фешенебельных ресторанах – никаких хостелов или рюкзаков.

Мама любила над этим потешаться.

– Он владеет командой Формулы-1 под названием «Фенрир», это тоже из скандинавской мифологии. Эльза любила рассказывать, что у нас есть брат по имени Тор.

– Тебе станет легче, если я скажу, что меня назвали в честь собаки, которая была у мамы в детстве?

– Да. Я чувствую себя глупо, жалуясь на своего отца, когда твой был так жесток с тобой. Мой не жесток. Он не говорит мне напрямик ничего ужасного, просто заставляет чувствовать, что без меня ему жилось бы легче. Папа всегда ставил работу на первое место, и я это понимаю: у него большая ответственность, и благодаря его работе мне удалось побывать в таких местах, что другие люди убили бы за возможность туда поехать.

– Однако эти преимущества не делают плохое приемлемым, – замечает Расс.

– Я отдала бы их все, чтобы чувствовать, что он меня любит. Мы ходим по кругу: он меня игнорирует, а я совершаю глупости, чтобы привлечь его внимание. В подростковом возрасте я воровала в магазинах, зная, что меня поймают. Сделала поддельное удостоверение личности и ходила в места, куда не пускают несовершеннолетних. Злила учителей. Выложила в день гонок фото, на котором я в одежде с логотипами его главных соперников – команды «Элизиум». А сайт Формулы-1 перепостил это фото.

– Господи, Рори!

– И это срабатывает, но ненадолго. Папа злится, но по крайней мере звонит и встречается со мной. Мне никогда ничего не бывает. Он меня не наказывает, но и не пытается понять. Мама меня оправдывает, потому что я такая по его вине. Потом папа успокаивается и снова притворяется, что меня нет. Каждый раз я думаю, что, наконец, он покажет, что ему не все равно, но в итоге только расковыриваю старые раны.

Знаю, что несу чушь, что болтаю слишком много, но как только собираюсь замолчать, Расс ободряюще