пришлось закончить колледж, чтобы люди осознали мою мудрость, – ворчит он. – Насколько бы они облегчили себе жизнь, если бы прислушивались ко мне раньше.

– Я всегда тебя слушал. Я неделями притворялся уверенным в себе.

– Не забывай, сейчас мы не притворяемся. Ты уверен в себе. Ты высокий, красивый, хорошо образованный хоккеист. Женщины прощают любые тревожные звоночки мужчинам выше шести футов двух дюймов[12]. Так что прекрати ожидать плохого и развлекайся на всю катушку.

– Вряд ли у меня есть тревожные звоночки…

– Мальчик мой, – смеется Джей-Джей. – Ты белый натурал. Вот твой тревожный звоночек.

– Справедливо. Спасибо, что выслушал. Ценю твои советы.

– Не за что, братишка. До скорого.

* * *

В один прекрасный день мне не придется мысленно перечислять президентов, когда Аврора будет раздеваться передо мной.

Она бросает шорты на уже снятую футболку, потом стягивает носки и ложится на одеяло для пикника. Мы подготовились лучше, чем в прошлый раз: взяли полотенца и приличный ланч, чтобы просидеть здесь до вечера.

– Сегодня такая жара, – говорит Аврора, поправляя бикини.

Я уже видел то, что скрывается под тканью, так почему меня это так волнует?

– К вечеру будет гроза, – отвечаю я. – А завтра станет прохладнее.

– Бр-р, терпеть не могу гром и молнии. Эмилия тоже сегодня вечером работает.

Я складываю ее одежду рядом с моей. Аврора, опираясь на локти, наблюдает за мной.

– Почему ты всегда все складываешь? У меня такое впечатление, что ты только и делаешь, что наводишь порядок.

В таких случаях я задаю Авроре какой-нибудь вопрос о ней. Отвожу удар от себя, и она болтает, пока не забывает, что вообще спрашивала меня о чем-то. Но постоянный контроль разговора изматывает, я устал держать оборону, когда нахожусь рядом с ней.

Я сажусь по-турецки и набираю побольше воздуха.

– Иногда папа приходил домой в очень плохом настроении и придирался к любой мелочи: в доме бардак, ужин не готов, мы с братом еще не сделали домашнее задание… Я ненавидел ждать его прихода, не зная, в каком он будет настроении.

Аврора поднимается и садится передо мной, тоже скрестив ноги так, что ее колени прислоняются к моим голеням. Это так просто, и когда она кладет руки на мои икры, мне хочется, чтобы она их не убирала.

– Я старался все сделать до того, как у него появится шанс придраться. Потом поддержание порядка вошло в привычку. Я люблю помогать, а складывать вещи – это же самый простой способ помочь.

– Прости, что я такая неряха, – смущенно улыбается Аврора. – У меня привычка оставлять за собой руины, как в прямом, так и в переносном смысле.

– Как после стихийного пожара.

Аврора кивает, подтягивает колени к груди и обнимает их.

– Я не нарочно.

Она подпирает подбородок коленями, а я вычерчиваю узоры на ее щиколотках.

– Теперь твой черед рассказать что-нибудь о себе, чтобы мне не стало неловко оттого, что делюсь только я, – я только наполовину шучу, но Аврора улыбается. – Разве не так все работает? Секрет за секрет.

– Мне нравится, что ты думаешь, будто я болтаю ради справедливости, а не потому, что совершенно неспособна удержать мысли в голове, когда ты рядом. Так что ты хочешь знать? Я открытая книга, Каллаган.

– Ты все время упоминаешь, что хочешь измениться. В чем дело? Ты кажешься мне идеальной, даже не знаю, откуда у тебя такие намерения.

Аврора поднимает голову и смотрит на меня целую вечность прекрасными изумрудно-зелеными глазами. В кои-то веки она молчит как рыба.

Наконец отвечает:

– Я много лет твердила себе, что прекрасно знаю свои достоинства и недостатки и что не завишу ни от кого, но это не так. Очень трудно признать, что ты мешаешь сама себе быть счастливой, но я уже давно поняла, что проблема во мне, просто не знала, с чего начать. Ты когда-нибудь чувствовал, что сделал что-то значительной частью себя и теперь не знаешь, как от этого отделаться?

– Что ты имеешь в виду?

Аврора опять укладывает голову на колени.

– Да, я знаю, это запутанно. Это вроде как если я скажу первая, то люди не смогут использовать это, чтобы обидеть меня. Если я заранее скажу, какой у меня огромный эмоциональный багаж, то люди не смогут это использовать, чтобы меня оттолкнуть, потому что я ведь этого не скрывала, так какой в этом смысл?

– Ну да.

– Не люблю, когда меня отвергают, поэтому просто не даю людям такого шанса. Я ищу физические связи, чтобы чувствовать, что меня ценят; мне нужен кто-то для подтверждения, что я желанна. Я говорю, что знаю свои недостатки, потому что сознаю подоплеку своих поступков, но на самом деле ничего о себе не знаю. Я называю себя независимой, но все свои решения принимаю из-за влияния кого-то другого. Я вовсе не самодостаточна.

– Ты желанна, Аврора. Ты невероятная, и ты можешь быть самодостаточной.

– В «Медовых акрах» есть что-то такое, отчего мне здесь хорошо, – тихо говорит она. – Сейчас это ощущение очень хрупкое, но я начинаю вспоминать, каково быть самой собой. Я хочу принимать решения, которые сделают меня счастливой. И боюсь, что когда вернусь в Мейпл-Хиллс, то больше не буду так стараться. Меня будет окружать столько внешних помех, что я забуду это ощущение.

– Я не позволю тебе забыть, не волнуйся.

Мои слова повисают в воздухе вопросительными знаками, потому что ни один из нас не упоминал, что мы вернемся в один и тот же колледж, когда лето кончится. Я два года проучился там, прежде чем ее встретил, так что вполне разумно предположить, что мы не увидимся еще два года, ведь университет очень большой.

Аврора перекатывается на живот и кладет руки под голову, а боком прижимается ко мне. Мне так уютно от ее прикосновения – и это необычно. Когда ее кожа прижимается к моей, возникает такое ощущение близости и безопасности, как будто между нами существует негласное соглашение. Повисает естественная тишина, ставшая привычной между нами. Я не задаю вопросов, Аврора не заполняет тишину болтовней, и постепенно мы засыпаем.

* * *

Некоторое время спустя я просыпаюсь в тени деревьев. Один.

Я смотрю на пустое место рядом с собой, и у меня сжимается сердце, а кожу неприятно покалывает. Хотелось бы удивиться, но в глубине души я уже много недель готов к этому моменту. К моменту, когда зайду слишком далеко, поделюсь слишком многим, и это будет трудно выдержать. Я даже не могу сердиться на нее за то, что сбежала, ведь я знал, что так и бывает,