— Ясно, — молвил он. — Кузина?

— Кузина, — подтвердил я.

— Что ж, вопросов больше не имею. Вот если бы у меня была такая кузина…

— Помолчи! — посоветовал я.

Вяземский прикусил язык, и мы вошли в дом.

В огромной зале на первом этаже народа хватало, но все в основном сидели за столиками, негромко переговариваясь. От атмосферы праздника не осталось и следа. Правда, за парой столиков уже пытались играть в карты, но разговоров при этом почти не вели, при необходимости сообщая друг другу что-то лишь шепотом.

Спросив у лакея на входе, где можно найти дворецкого, я оставил Вяземского внизу, а сам отправился по лестнице наверх, где сразу наткнулся на Силантия. Он стоял у распахнутых дверей комнаты, держа перед собой руки, сложенные в молитвенном жесте. Взгляд его был устремлен внутрь комнаты, где я увидел лежащего на кушетке князя и сидящую над ним Катерину.

— Как он? — спросил я у дворецкого вполголоса, кивнув в сторону комнаты. — Живой?

— Живой, кажись, — отозвался Силантий. — Барышня рану ему вычистила и водкою обработала. С минуты на минуту доктора Сарычева ждем, подъехать должны. Да только барышня ваша все уже сделала, теперь только уход его сиятельству требуется. Уверен, что доктор Сарычев скажет тоже самое. Видывал я уже такие раны.

Тогда я достал из кармана платок, который нашел у мертвеца в кустах, расправил его и показал дворецкому.

— Не можешь ли ты припомнить, Силантий, кому принадлежит сей вензель? Ведь насколько я знаю, ты лично принимал все пригласительные билеты на ассамблею. А все письма князя наверняка проходили через твои руки.

Дворецкий взял платок и внимательно рассмотрел вензель, задумчиво надувая губы.

— Что ж, этот вензель мне знаком, — ответил он наконец. — Граф Румянцев Александр Никифорович. Это совершенно точно его вензель.

Мысли у меня в голове так и запрыгали как горошины. Граф Румянцев… А ведь я был знаком с Александром Никифоровичем! При дворе мы встречались неоднократно, были представлены и даже пару раз беседу общую имели.

Очень уравновешенный господин, образованный и с чувством юмора. Управлял коммерц-коллегией, которая ведала всеми торговыми делами в государстве Российском. Любил хорошее вино, белую рыбу и ананасы. Я слышал, он у себя в имении целую оранжерею воздвиг для выращивания ананасов. Уж и не знаю вышло ли у него что из этой затеи или нет. Хотя, теперь это уже и не важно.

Но как же так, Александр Никифорович⁈ Ай-яй-яй! Не замечал я за ним ранее подобных наклонностей. Он и в дуэлях-то особо замечен не был. Во всяком случае, я ничего о них не слышал, а, значит, если и было что, то без смертельного исходу. Баловство всякое, в общем. Вроде того, что предстояло мне завтра на рассвете.

А тут он берет с собой на светский прием сразу два пистолета, затем отзывает хозяина в сторонку во время фейерверка и стреляет ему в сердце. А следом сносит себе лицо выстрелом в подбородок.

Глупо как-то. И неправильно. Если уж князь Бахметьев чем-то ему сильно не угодил, или же оскорбил каким-то образом, то можно было просто послать вызов, а затем заколоть его шпагой. Так поступил бы любой дворянин. И уж совершенно точно никто не стал бы тайком стрелять в князя, словно разбойник в ночи, а потом и себя лишать жизни, потеряв при этом всякую надежду отправиться в райские кущи.

Это нужно хорошенько обмозговать. Черт, как жаль, что именно сегодня генерал-полицмейстер Шепелев не смог лично явиться на ассамблею! Уж он-то живо сообразил бы, где тут собака зарыта. Не особо часто бывая при дворе, он каким-то образом умудрялся быть в курсе всех придворных интриг и сплетен. Наверняка мог что-то знать и о причинах, побудивших графа Румянцева на подобный поступок.

— Ну что ж, спасибо тебе, Силантий! — поблагодарил я дворецкого. — Ты очень мне помог!

Стараясь ступать бесшумно, я прошел в комнату. Но не успел приблизиться к Катерине и на несколько шагов, как она вдруг бросила резко, не оборачиваясь:

— Я же велела никому в комнату не заходить!

Я замер, как вкопанный.

— Это я, Като — Алешка.

— А, Сумароков… — протянула Катерина, повернув, наконец, голову. — Ну что там у тебя? Выяснил что-нибудь?

— Самую малость. Надеюсь, князь придет в себя и сможет нам рассказать, что там случилось на самом деле.

— Я тоже надеюсь. Но сегодня его лучше не беспокоить. Силантий дал ему какие-то «квакерские капли», которые князь принимает, когда его мучает боль в почках. И теперь он уснул. Но я понятия не имею, что это за капли такие.

— Это болеутоляющий препарат на основе опия, — пояснил я. — Говорят, при сильных болях он неплохо помогает.

— Я так и подумала, — кивнула Катерина. Растерла себе докрасна щеки. — Знаешь, Алешка, еще вчера я была уверена, что являюсь хорошим доктором. У меня красный диплом, интернатура… Но сегодня я поняла, что без лаборатории и лекарств я не смогу сделать больше, чем делают ваши местные врачи! А может быть и того меньше, потому что я понятия не имею, какие у вас есть лекарства, и какие есть инструменты!

Я заметил, что на глаза у нее навернулись слезы, и сразу подошел к ней почти вплотную. Внезапный порыв обнять ее и прижать к себе крепко-крепко нахлынул и окатил меня с головы до ног — даже в жар бросило. Но я не мог этого сделать, хотя бы потому, что Катерина сидела на стуле у кушетки и подниматься не собиралась.

Тогда я просто положил руку ей на плечо.

— Като, — сказал я проникновенно. — Порой ты говоришь так заумно, что я не в силах понять всего. Но уверяю тебя: даже доктор Сарычев не смог бы сделать больше для князя Бахметьева, чем сделала ты!

Тихо всхлипнув, Катерина утерла нос и подняла на меня глаза. От приступа нежности к ней сердце у меня так и сжалось. Прямо-таки до боли в горле.

— Ты знаешь этого доктора? — спросила Катерина.

Я присел перед ней на одно колено, взяв в руки ее кулачок и прижал его себе к подбородку.

— Нет, — ответил я честно. — Но зато я хорошо знаю лейб-медика Монсея, и могу точно сказать, что он остался бы тобой доволен. А Монсей Яков Фомич в своем