— Я же написала тебе письмо, бросила его в твой почтовый ящик. И сама ты мне писала… Я очень хотела с тобой поговорить… Постой, да ты же мне ответила!

— Я? Интересно, каким образом?

— Ты же отправила мне эсэмэску, написала, что ждешь меня сегодня…

— Нет, я тебе ничего не посылала. Но разве в этом дело? Ты пришла, и это хорошо. Проходи. Не стой на пороге. Я понимаю, как тебе тяжело, ты хочешь выговориться… Но мне-то еще тяжелее!

Ох, как приторно-приветлива она была, как мягко стелила! И больше расположена была сама поплакаться в жилетку, нежели выслушивать Веру, свою соперницу.

Вере казалось, что она целую вечность шла по длинному широкому коридору со сверкающим желтым паркетом, отмечая про себя признаки окружавшего ее богатства. Старинные тяжелые рамы картин, напольные расписные вазы, открывшаяся взору огромная гостиная с розово-белым персидским ковром и белыми мягкими диванами, множество позолоченных светильников, старинный буфет, набитый дорогим фарфором, люстра, переливающаяся всеми цветами радуги, как гигантская опрокинутая царская корона… И отсутствие ожидаемого тяжелого музейного запаха, напротив — повсюду гулял свежий ветерок, раздувая легкие прозрачные занавески.

Да, квартира была и впрямь большая и никак не вписывалась, по представлению Веры (отец которой хоть и был человеком богатым, но во всем предпочитал современный холодный дизайн и геометрию), в образ бывшей любовницы своего жениха — Сони.

Соня почему-то напоминала Вере бедную родственницу, приехавшую из села в большой город, остановившуюся на несколько дней у богатых родственников, да так и оставшуюся здесь навсегда. Возможно, виной всему была простоватая внешность самой Сони. Ее аппетитные формы, большая, как вымя, грудь, розовые щеки, густые волосы… Ей недоставало утонченности и благородства, которые должны отличать хозяйку всей этой вызывающей роскоши, исполненной стиля и вкуса.

— Располагайся… Кофе будешь?

— Нет, — Вера опустилась в глубокое мягкое кресло и словно сама стала его частью. — Я ничего не хочу. Я пришла поговорить с тобой, понимаешь? Ответь, что тебе от нас надо?

— Мне? Ровно ничего. Как видишь, — и Соня обвела взглядом пространство вокруг себя, — у меня все есть.

— Согласись, что мне это не показалось. Что ты преследуешь меня! Нас!

— Да бог с тобой, Вера! С чего бы это мне тебя — или вас — преследовать? Ну, бросил меня Андрей. С кем не бывает? Да, мне было больно, но время-то идет, рана зарастает…

— Да ничего у тебя не зарастает! Ты повсюду шляешься за нами, как хвост. Куда мы ни придем — повсюду ты!

Вера так громко крикнула, что из ее рта брызнула слюна, и ей стало ужасно стыдно, она даже прикрыла губы ладонью, словно это могло что-то изменить.

— Говорю же, у тебя мания преследования. Просто у нас не такой уж и большой город, вот и все объяснение. Ты же не можешь заставить меня сидеть вечерами после работы дома? Хожу, куда мне вздумается. Поскольку женщина я небедная, хожу в рестораны и в другие заведения определенного уровня, так же, как и вы с Андреем. Не сосиски же мне есть в забегаловках на вокзале! Иду в хороший ресторан, гляжу — а вы уже там… На следующий день заказываю столик для себя и своей тетушки в «Берлоге», мы приходим — и снова натыкаемся на вас! Моя тетушка даже как-то спросила меня — они что, говорит, за тобой следят? Или вы заранее договариваетесь, куда пойдете, чтобы наверняка встретиться? А… — Соня вдруг улыбнулась и подняла указательный палец. — Еще Валентина предположила, что это Андрей звонит мне предварительно, чтобы сообщить, где именно вы будете в тот или другой день…

Какой же противный и нарочито-спокойный был у нее голос! Да и смотрела она на Веру снисходительно, свысока, как на помутившуюся рассудком истеричку. Лицо ее показалось Вере тогда неестественно гладким, розовым, как у женщины, которая только и знает, что заниматься своей внешностью. Словом, все то, что прежде казалось Вере некрасивым, непородистым, простоватым, сейчас почему-то (возможно, из-за дорогих декораций, на фоне которых и происходило это действие) приобрело оттенок некоего лоска, холености, роскоши, внутренней гармонии и спокойствия.

— Ты что, издеваешься надо мной?! — спросила Вера, с трудом сглотнув, поскольку горло ее словно сделалось картонным, в нем сильно запершило. — Что ты такое говоришь?!

— Ты зачем пришла-то?

Вера представила себе, как она сейчас откроет сумочку, достанет пистолет и выстрелит. Потом выйдет, поднимется этажом выше, переобуется в другие туфли, которые сейчас лежат в сумочке рядом с пистолетом, спустится и вернется к себе домой. И таким образом решится наконец проблема преследования. В их с Андреем жизни наступит долгожданный покой. Она перестанет нервно оглядываться в поисках знакомого силуэта или лица.

И Веру никто и никогда не найдет. Не вычислят ее. Соню похоронят. Все закончится.

— Может, все-таки кофе?

— Ты зачем приходила в наш офис? — вдруг вспомнила Вера. — Тебя видели, запомнили и доложили мне. Сказали, приходила Соня Козельская и что ты очень странно выглядела: в темных очках, шелковой косынке — словом, смотрелась как шпионка, желающая остаться неузнанной. И сказали, что ты пришла по вопросу трудоустройства… Ты действительно думаешь, что тебя так трудно узнать? И, что самое странное, тебе удалось попасть в мой кабинет! Кажется, ты отправила мою секретаршу за водой в туалет… Зачем тебе понадобилось заходить в мой кабинет?

— Ты точно сошла с ума, — Соня смотрела на нее, не отводя взгляда, словно гипнотизировала Веру. — С чего бы это мне понадобилось появляться в твоем кабинете? Конечно, меня бы узнали… И что? Это очередная твоя фантазия?

— Ты подсыпала мне что-то в чашку с кофе?

— С чего это ты решила?

— Секретарша сказала, что остатки кофе в моей чашке чем-то пахли…

В ответ на это Соня почему-то расхохоталась. Она даже схватилась за живот. Только хохот ее был почему-то зловещим.

Вдруг она резко оборвала смех и покачала головой:

— Это паранойя, Вера! Поверь мне, мужчины не любят психически больных женщин.

— Но ведь это ты побывала в моем кабинете? Ты? Ведь тебя же видели, тебя узнали…

Вера почувствовала себя совсем слабой и подумала, что ее слова и в самом деле звучат крайне неубедительно. А уж эта история с отравленным кофе, которую она придумала, и вовсе попахивает шизой. Ей стало стыдно.

— Хорошо, с кофе я переборщила. Но признайся — ты ходишь за нами по пятам. Ты отравляешь нашу жизнь! А я хочу покоя. Что мне сделать, чтобы ты отстала от нас?

— Вообще-то это ты ко мне сейчас пришла, а не я к тебе. И это ты от меня чего-то хочешь, а не я от тебя. Поэтому именно мне надо попросить тебя оставить меня в покое и не попадаться каждый день мне на глаза. Что-нибудь еще?

Вера несла сюда, как драгоценные слитки, свои козыри — покушения на убийство: первое, когда ее чуть не сбила машина, и второе, когда в миллиметре от ее головы пролетела банка с водой. Что это — случайность? Покушения? Или паранойя?!