— Но куда? — спросила Лиза. — У вас ведь нет здесь своего жилья.

— Куплю. Это не проблема, когда деньги есть.

— Нет! Вы поступаете глупо, честное слово! — воскликнул в сердцах Гурьев. — Вы сначала продайте мне эту шкатулку для пряностей, а потом делайте, что и как хотите… И еще — брошь. Вы говорили, что у вас есть еще две броши. Соня вам их показывала?

— Может, вы хотите взглянуть на всю коллекцию?

— Да, да и еще раз — да!!! — возбужденно воскликнул Гурьев.

— Не вопрос.

И Валентина — не без его помощи — извлекла из трубы несколько табакерок, брошей, колец, кулонов, часов… Каждая вещь была вложена в небольшой кожаный мешочек.

Гурьев как одержимый вертел каждую вещь в руках, он был похож на безумного. Лиза даже испугалась за него.

— Вы позволите, я сделаю снимки всей коллекции?

— Конечно! Удивляюсь, как мне самой не пришло это в голову, — сказала Валентина. Она тоже разволновалась, раскраснелась и спрашивала себя, наверное, правильно ли она поступила, доверившись чужим, по сути, людям.

Гурьев рассматривал красивую брошь с огромным сапфиром в центре, затем достал свой телефон и принялся снимать изделия.

— Телефоном? — разочарованно протянула Валентина. — Получатся некачественные снимки.

— У него очень хороший телефон, и снимки выходят прекрасные, правда, стоит он как чугунный мост — две тысячи евро, — заметила Лиза. — Так что все получится очень даже хорошо.

Когда они засняли всю коллекцию, Гурьев внезапно побледнел.

— Что-то мне нехорошо… Голова закружилась… — И он опустился прямо на плиточный пол ванной комнаты.

Лиза закричала, схватила Валентину за руку:

— Это сердце! Ему стало плохо с сердцем… У вас есть аптечка?! Воды! Быстрее!

Они выбежали из ванной комнаты, Валентина достала из аптечки валидол и нитроглицерин. Лиза налила в стакан воды из графина. Когда они вернулись, Дмитрий полулежал с расстегнутым воротом на полу, привалившись к ванне. По лицу его струился пот.

— Дима, может, «Скорую» вызовем?

— Нет, Лиза, не переживай… Просто я разволновался. Не знаю, чем меня так приворожила эта вещь… Я влюбился в нее, представляешь?

— Никогда не знала, что ты увлекаешься антиквариатом, — вздохнула Лиза, промокая ему лоб носовым платком. — Ну, давай выпей таблеточки и вставай. Нехорошо это — сидеть на полу в ванной комнате. А вы, Валентина, извините нас…

— Да о чем вы?! Но продать вам этот прибор я не могу, извините. Просто… он мне не принадлежит.

— Какая же вы упрямая! — вскричал Дмитрий. — У вас дома хранятся настоящие сокровища, а вы собираетесь отдать это неизвестно кому! Вы уверены, что все это не похитят прежде, чем какие-нибудь жалкие остатки этой роскоши попадут в сокровищницу или в музеи?! Вот, кстати говоря, вы, став официальной владелицей этих сокровищ, можете сами время от времени организовывать частные выставки, показы, представляете? Поедете на пару недель в свой Сургут, в музей… Скажете там всем: а вот и я — здоровая, обновленная, с такой вот дорогущей коллекцией! Да, кстати говоря, а там есть музей?

— Да… Кажется… Не помню… Я же никуда не ходила.

— Жаль… Один мой знакомый гостил в Сургуте у своего брата. Оказывается, Сургут — интересный город! Кстати, там есть одна гора… В пятнадцати километрах от Сургута. Не помню, как она называется… Кажется, Барсучья?

— Да, Барсучья, — подтвердила Валентина. — Да только куда мне по горам-то лазить, с моими ногами…

— Ну, там краеведческий-то музей наверняка существует. Да это и неважно! Что нам Сургут, когда эти выставки можно будет проводить в Москве, в Питере! Говорю вам, Валентина, одумайтесь,… собственно, я затем к вам и приехал. Возьмите себя в руки, пораскиньте мозгами! Ваш поступок будет выглядеть как бред умалишенной женщины! К тому же пресса наверняка разузнает об этом, в газетах появятся ваши фотографии, и все, абсолютно все, весь город, вся страна — да весь мир сочтут вас безумной! И уж тогда вы точно не сможете устроить свою личную жизнь.

— А так, если даже кто-то и захочет быть со мной, то только из-за этого богатства?

— Глупости! Вы никому не расскажете об этом при знакомстве. У вас же на лбу не написано, что вы богатая?

— Это верно. На моем лбу написано, что я чуть не сгорела…

— Вот! Кстати говоря, неужели вам никогда не хотелось вернуть себе красоту?

— Красоту?

— Ну да! Я же видел ваши фотографии в молодости.

— Где это? — удивилась она. — Где вы могли видеть мои фотографии?!

— А разве в гостиной на стене не висит ваш портрет?

— А… Вон вы о чем. Нет, это портрет бабушки Сони, моей матери, Лидии Козельской.

— Судя по овалу лица, форме носа и разрезу глаз — вы точная ее копия!

— Так дочь же!

— Вот и я о том же. Вам достаточно сделать несколько — пусть дорогостоящих — операций в лучшей клинике мира, и вам вернут ваше лицо. Я уже устал взывать к вашему разуму!

— Но если я возьму все это себе, то что люди обо мне подумают?

— Послушайте, а с чего это вы решили, что все эти сокровища принадлежат именно Соне? Разве они не достались ей от бабушки, то есть от вашей мамы?

— Да, от мамы… Но она прокляла меня, я же в свое время сбежала из дому, обидела ее, сильно… Разочаровала.

— В любом случае вы — последняя наследница, последняя и… единственная!!! Все, мы договорились? Объявите завтра нотариусу, что вы принимаете наследство, и через шесть месяцев вступите в свои права. А пока можете хранить все это не в трубе, а в банке. Думаю, вы можете себе это позволить. Ну как? Уговорил?

— Уговорили.

— А прибор для пряностей вы мне продадите?

— Посмотрим, — уклончиво ответила Валентина.

— Дура, дура, дура! Все, больше я никак не могу прокомментировать этот факт! Полная дура просто! — возмущалась на следующий день Лиза.

Они с Глафирой пили чай, и Лиза рассказывала своей помощнице об их ночном визите к Валентине.

Пять минут тому назад ей позвонила Валентина и сказала, что она официально отказалась от наследства и в ближайшее время покидает Сонину квартиру. Ей нужно только собрать свои вещи.

Лизу настолько ошарашило это известие, что она даже не сразу сообразила позвонить мужу.

— Ну вот скажи мне, она не идиотка? Ты бы так поступила, Глаша?

— Честно? Нет!

— И я тоже. И что это значит, что мы — не из благородных? Но кому нужно это благородство? Знаешь, она мне никто, эта Валентина, и вообще, это не мое дело, но… почему я так злюсь? Почему я так раздражена? Мне просто хочется пойти к ней и сказать ей в лицо, что она — полная дура!!! В кои-то веки на человека обрушивается такое богатство, а она, инвалид, не знает, как им распорядиться!