Громовский заржал.

— Давай-давай, Мих, не стесняйся!

— Мальчики, как же оба всех достали! — сказала Саша. — Ну выйдите в коридор и там выясняйте отношения, кто из вас хуже и кто главный.

— Громовский главный, и Громовский хуже, это ясно, — сказала я.

Илья довольно ухмыльнулся:

— А зато Сергеев — Овечкин! Ме-е-е-е… — проблеял он и ловко увернулся от учебника, которым Миша запустил в него.

Коля Зимятин прокашлялся и попросил:

— Анна Леонидовна, можно посмотреть свою работу?

— Коля, я постепенно стала привыкать к тому, что теперь, разговаривая с учителем, дети не встают, часто даже не поднимают руку, если хотят что-то спросить или сказать. В том числе хорошие, воспитанные дети.

«И те дети, кто меня принял», — я не стала говорить дальше вслух. Это и есть демократия в школе? Или это хамство, почему-то всеми молчаливо принимаемое как должное. Орут с места депутаты в Думе, орут на учителя дети в классе… Почему только никто так не орет на Президента? Или на Розу Нецербера? Всё народное вече кончается на пороге царских палат. Рассасывается.

— Можно, конечно, — ответила я Коле, который сразу встал и теперь стоял, слушал меня очень внимательно. — Я сейчас всем раздам работы. Но у тебя, Коля, ошибок, насколько я помню, нет.

— А почему же тогда двойка? Или вы пошутили?

Я протянула сидящей на первой парте девочке стопку работ:

— Раздай, пожалуйста.

— Меня зовут Вика, — сказала девочка совершенно нейтрально.

— Хорошо, — кивнула я.

— Вы же не знаете, как нас зовут, — уточнил Миша.

— Ты — Миша Сергеев-Овечкин, — сказала я. — Остальных я постепенно запоминаю.

— И ничего такого в этом нет, что учитель не знает, как зовут его учеников. В течение трех недель не смог выучить, — пожал плечами Миша. — И это не мешает ему получать зарплату. Маленькую, но стабильную.

Так, спокойно. Методы, примененные мною на Кирилле Селиверстове, мне самой слишком дорого стоили. Я с тех пор так и не смогла простить себе, что на равных сражалась с мальчиком, который младше меня в три раза, и била его тем же оружием — ужасным, запрещенным моей собственной внутренней конвенцией правды, нравственности — чего угодно.

— Миша, встань, пожалуйста.

Миша, поколебавшись, встал.

— И давайте договоримся, друзья мои. Меня раздражает, что вы сидите, развалясь, на моих уроках. И заговариваете без спросу и не вставая.

Одиннадцатиклассники молча смотрели на меня. Кто с любопытством, кто с ухмылкой, кто — довольно спокойно. Шимяко, попросившего меня на первом же уроке «отвалить», сегодня, к счастью, не было. Зато был Громовский.

— Я — свободный человек! — заявил он. — Разговариваю, когда хочу.

— Разговаривай, — кивнула я. — Стоя.

— Анна Леонидовна… — начал Миша довольно напряженно.

— Да, Миша, я помню, что говорю с тобой, а не с Громовским. Ты еще хочешь что-то сказать?

— Нет.

— Тогда сядь. Хотя нет. Выйди к доске и прочитай свое эссе.

— Да легко! — ответил Миша.

«Нравственность героев Толстого определяется их внутренней позицией. Она двойственна…»

Я слушала Мишу и думала — он понимает, по-настоящему, нутром, хотя бы часть из того, что сейчас читает? И вот интересно: скачал ли он каким-то образом этот реферат — я не уследила за всеми на том уроке, или же он научился так писать — пустыми, трескучими фразами, ничего не значащими.

— Хорошо, — кивнула я, когда он закончил чтение. — Теперь расскажи то же самое своими словами.

— Зачем? — холодно пожал плечами Миша. — Это образцовое эссе. Любой другой учитель поставил бы мне за него высший балл. Зачем это пересказывать «своими словами»? И какими своими? Как у бабушки на завалинке?

Я от неожиданности фыркнула.

— У тебя бабушка сидит на завалинке?

— Это выражение такое, фразеологическое, — четко ответил мне Миша. — Объяснить, что оно значит?

— Миша! — попробовала одернуть его Саша.

Тот лишь недовольно повел плечом в ее сторону.

— Нет, и объяснять не надо, — сказала я, — и собачиться со мной, Миша Овечкин, который собирается перевернуть Плешку, не надо. Кстати, я не понимаю, зачем переворачивать бедную Плешку.

— Донесли уже? — процедил Миша сквозь зубы.

Да что с ними делать, в самом деле?

— Да что с вами делать, в самом деле? — сказала я. — Не знаю.

— И нам тоже непонятно, что с вами делать. Будем писать жалобу директору с просьбой заменить учителя. Нам тоже такие проблемы в одиннадцатом классе не нужны, — ответил мне Миша и прошел на свое место.

— Анна Леонидовна, а все же…

Я увидела вопросительные взгляды других учеников. У большинства — нормальные, расстроенные глаза. Действительно, зачем я поставила им двойки? И что я хочу доказать?

— Я поставила вам двойки, потому что вы написали формально, раз. Потому что вы не понимаете, что такое эссе, это два. То, что вы написали — все без исключения, — это не эссе.

— Мы пишем эссе с седьмого класса, — возразил Миша. — И получаем адекватные оценки. И побеждаем на олимпиадах, некоторые из нас, по крайней мере. Я пишу так, как положено. Я отлично знаю, как — нужно — писать — эссе. По правилам.

— Но это же полная чушь! Эссе — это произведение крайне субъективное, не имеющее формы, не подчиняющееся никаким законам…

— Вы обладаете неверной информацией, — четко ответил мне Миша. — Вы сейчас говорите о другом.

Я растерялась:

— То есть?

— В обучении не может быть субъективности. И законы есть у всего. А конкретно эссе имеет три части. Первая — вступление, в которой должны быть определены тезисы и два его доказательства, а также контртезис. Вторая — основная часть, где нужно развить мысль. И заключение, где нужно четко сформулировать вывод, определенный в начале работы.

— Какая чушь, — я старалась говорить спокойно. — Зачем тогда писать вообще, если все определено в начале? Ты говоришь полную чушь.

— Спасибо, — усмехнулся Миша. — Извините, не могу ответить вам тем же. Не так воспитан.

— Да нет, ты просто не понимаешь, насколько бредовы те идеи, которые ты мне сейчас излагал…

— Это не его идеи, — неожиданно вступил Коля. — Нас так учили. Я не защищаю Сергеева…

Миша метнул на него яростный взгляд.

— …но нас действительно так учили. И не только по литературе. Это общий закон написания эссе. И по английскому языку, и по обществознанию…

— Бред, полный бред! Не может такого быть. Ну, хорошо. Возможно, я ошибаюсь. Давайте посмотрим… — Я быстро набрала адрес электронной энциклопедии, нашла статью «Эссе» и вывела ее на большой экран.