— А в чем разница? — дурашливо поинтересовался Шиша.

— В цене, — вместо Удава ответил Шуня. — Айда, пожелаем дяде приятного аппетита.

Раздвигая стулья, четверка вразвалочку направилась к угловому столику, за которым ничего не подозревающий столичный смутьян приканчивал свой бизнес-ланч.

Километрах в пяти или шести от городской черты пыльная проселочная дорога, обогнув один из многочисленных песчаных обрывов, образовавшихся посреди чистого поля в результате бурных весенних паводков, довольно круто спускалась к реке, чтобы затем, резко повернув направо, некоторое время тянуться вдоль самого берега. Запыленный до самой крыши черный «ягуар» стоял наверху, в начале спуска. Позади него, съехав на травянистую обочину, потрескивала остывающим движком тюнингованная под внедорожник «девятка». Ее дверцы были распахнуты, в салоне никого не было. Здоровенный Мама и верткий чернявый Шиша стояли около «ягуара», наблюдая, как внизу прохаживаются вдоль берега, вороша ногами высокую траву, Шуня и Удав. Удав наклонился, выволок из травы опутанную мочалом мертвых стеблей корягу, с натугой размахнулся и швырнул ее в реку. Воспользовавшись тем, что недалекий Мама целиком сосредоточился на этом незамысловатом зрелище, Шиша попятился, коснувшись бедром горячей от солнца и езды хромированной решетки радиатора, вынул из кармана пружинный нож и, используя лезвие в качестве рычага, довольно ловко сковырнул с капота застывшего в прыжке серебряного зверя.

Обернувшись, он обнаружил, что Мама неодобрительно наблюдает за его манипуляциями.

— Детство забыть не можешь? — с упреком спросил Мама.

— На память, — пояснил Шиша, убирая нож в один карман, а статуэтку в другой. — Раз машину взять нельзя, пусть хотя бы это останется. Присобачу на свою «шестерку» — милое дело!

— Думаешь, она от этого быстрее ездить начнет? — насмешливо предположил Мама.

— Да куда там — быстрее, — безнадежно махнул рукой Шиша. — Хоть как-то ездит, и на том спасибо. Эх, жалко «ягуара»! Такая тачка ни за хрен собачий пропадает!

— Жалко у пчелки в попке, — рассеянно сообщил Мама.

Шуня внизу перестал бродить вдоль берега, пиная траву, и, повернувшись лицом к дороге, призывно махнул рукой.

— Погнали, — деловито сказал Мама.

Открыв переднюю дверцу «ягуара», он небрежно отпихнул лежавшего головой на баранке водителя, по пояс просунулся в салон и отпустил рычаг стояночного тормоза. Стоящая носом под уклон машина немедленно пришла в движение. Взявшись правой рукой за руль, а левой упершись в переднюю стойку кузова, Мама поднажал, и «ягуар» покатился быстрее. Шиша толкал сзади, упираясь обеими руками в пыльную крышку багажника. Увлекаемая вперед собственным весом тяжелая машина постепенно набирала ход; вскоре за ней стало трудно поспевать, и Шиша отстал, чихая и разгоняя руками поднятую колесами пыль. Добросовестный Мама пробежал еще несколько шагов, а потом боком запрыгнул на подножку, правой рукой по-прежнему держа руль, а левой цепляясь за верхний край открытой дверцы.

Подскакивая на ухабах и волоча за собой густеющий хвост серовато-желтой пыли, обреченная иномарка скатилась по склону до поворота, но не повернула, а, с треском и шорохом с разгона вломившись в заросли сухой травы на обочине, продолжила движение по прямой. Стоявшие на берегу Шуня и Удав посторонились; в последний момент грузный Мама неуклюже спрыгнул с подножки, лишь чудом удержавшись на ногах.

Оставляя за собой полосу примятой травы, над которой повисло облако пыли и поднятой в воздух травяной пыльцы, «ягуар» преодолел последний отрезок пути и свалился в реку с невысокого обрыва. Прятавшиеся в траве кочки погасили скорость, и машина не воспарила, как показывают в кино, а просто тяжело клюнула носом и, взметнув фонтан грязных брызг, ухнула в воду. Багажник с гулким звуком ударился о почти отвесный песчаный откос, затормозив падение, его крышка отскочила, и «ягуар» медленно, будто нехотя, стал сползать в глубину. Вырывающийся из салона воздух заставлял воду вдоль бортов бурлить и пениться, по течению поплыли радужные пятна пролитого бензина и масла. Соприкасаясь с раскаленным металлом, вода шипела и превращалась в пар, в воздухе запахло горячим железом и высокооктановым топливом. Вода забурлила сильнее, когда под ее поверхностью скрылось покатое заднее стекло. Теперь снаружи остался только багажник, из-за открытой, болтающейся вверх-вниз крышки похожий на пасть голодного бегемота. Погружение вдруг замедлилось, почти прекратилось, багажник неуверенно качнулся из стороны в сторону, а потом передние колеса преодолели встретившееся под водой препятствие, и машина в мгновение ока скрылась в глубине. На месте погружения вода забила ключом, но это длилось недолго, и вскоре на поверхности остались только расходящиеся, уносимые течением круги.

Подъехавший Шиша развернул «девятку» в сторону города, выключил зажигание и присоединился к коллегам, все еще стоявшим на берегу и наблюдавшим за тем, как успокаивается взбаламученная речная вода.

— Порядок, — глянув вниз с обрыва, с удовлетворением констатировал он. — Аллес капут, и концы в воду.

— Не совсем, — закуривая, возразил Шуня. — Давай.

— Чего «давай»? — прикинулся валенком Шиша.

— Сам знаешь, чего. Давай-давай, не жмись!

— Уже заложил, жиртрест, — с упреком сказал Шиша, адресуясь к Маме, и, вынув из кармана, с неохотой протянул звеньевому серебряного ягуара.

— Никого я не закладывал! — оскорбился Мама.

— У меня, по-твоему, глаз нет? — сказал Шугаев и, размахнувшись, зашвырнул статуэтку на середину реки.

На стремнине коротко булькнуло, взлетел и опал небольшой фонтанчик брызг.

— Вот теперь все, — зачем-то отряхивая ладони, сказал Шуня. — Или, как ты выразился, аллес капут.

— Плакал мой сувенир, — вздохнул Шиша.

— Это не сувенир, — поправил Шуня, — это, если что, срок. И солидный — такой, что хрен потянешь. Еще раз так сделаешь — башку отвинчу и скажу, что так и было.

Восстановив дисциплину и порядок, он достал мобильный телефон и нажатием клавиши осветил дисплей. Вертикальные черточки на индикаторе уровня сигнала играли в прятки, то выстраиваясь по ранжиру, то пропадая из вида — связь, хоть и слабенькая, была. Пока она не пропала совсем, что в окрестностях Мокшанска вовсе не было редкостью, Шуня набрал номер Маланьи и, дождавшись ответа, уже другим, бодро-деловитым тоном произнес:

— Михалыч? Это я, Шугаев. Ну, у нас все в порядке. Да говорю же, в полном! Да. Да, с концами. Без проблем. Не знаю, что тебе про него напели, но у нас он даже не пискнул ни разу… Что? Извини, связь гуляет, плохо слышно… А, это! Нет-нет, все путем: поехал кататься, не справился с управлением и сверзился с обрыва в речку — плюх, и нет его. Как не было. И зря ты меня стращал — легко управились, играючи.

…Управились, действительно, на удивление легко. Если Маланью не ввели в заблуждение его информаторы, и у заводской проходной москвич и вправду кому-то что-то такое продемонстрировал, то в гостиничном ресторане от его бойкости не осталось и следа. Он вел себя на удивление благоразумно — благоразумно настолько, что Шугаев даже заподозрил в нем наркомана, который устроил представление у проходной, просто нанюхавшись «кокоса».