Ловушка. Петру Юсупову уготовили ловушку. Он был бы счастлив попасть в нее, но не мог.

Полковник опустился на жесткую койку. Бросил окурок под ноги.

За неполные три года, что он провел в этой африканской тюрьме, он оброс. Огромная борода, огромные глаза под черными бровями, тело чуть прикрывают жалкие лохмотья. Но он также имел много привилегий: часовая прогулка и три сигареты в день.

Найроби

Вечером в дешевой гостинице парни накрыли стол: коньяк, фрукты, жареная индейка. В этой стране, доходы которой от иностранного туризма вплотную подобрались к половине миллиарда, они в полувоенной форме виделись именно туристами. Казалось, на улице их поджидает джип, а впереди – незабываемое сафари.

– Чувствовал себя не в своей тарелке, – делился Николай впечатлениями о Бо Хадсоне. – Не пришлось пудрить клиенту мозги. Говорил правду, что мне несвойственно.

Кок чаще всего обращался к новому члену группы, которого три месяца назад принял в штыки. Его кандидатуру рекомендовал адмирал Школьник: «Такой человек, как Костя Романов, вам необходим. Я вижу его необходимость со стороны, тогда как вы не можете разглядеть это изнутри своей команды». На что оскорбленный в своих чувствах Николай ответил обоим: «Да мне наплевать, Романов он или Чемоданов! На его заслуги, если таковые есть. Мы – не регулярная армия. Нефига ляпать указы об увольнении и призыве. Никто к нам по щучьему велению не приходил. Даже Саня Абрамов, который к нам шкурный интерес имел, ко двору пришелся. Не подталкивайте меня к крайностям. Я не хочу, чтобы мои товарищи видели, как Николай Петрович Кока-рев посылает Виктора Николаевича Школьника на хрен!» С Костей он пообщался в том же духе: «Змеей хотел пролезть в нашу команду?.. Мы не лучше и не хуже остальных. Мы такие, какие есть. У нас свой мир. С остальным миром мы просто соседствуем. Даю тебе двадцать четыре минуты, брат. Не съедешь из моего отеля, тебе отсюда увезут вперед ногами». Оказалось, заслуги у Кости были сродни прежней деятельности членов агентурной группы Джеба: Романов по кличке Румын находился в розыске за убийство четырех человек. Школьник ответил потом на вопрос Кока («Кого он замочил?»): «Изуверов. И если бы я, контр-адмирал, начальник разведуправления флота, человек, воспитавший и выдавший замуж дочь, оказался на его месте, то, ей-богу, поступил бы, как он».

– Чувствую себя в этом клоповнике как в казарме. Тянет отписаться домой: "Здравствуйте, мои дорогие мама и папа! Спешу сообщить, что успешно завербовался в сомалийскую дружину по поиску боевиков Усамы бен Ладена. Кстати, в ней есть украинцы, русские, казахи. Удручает тот факт, мои родные, что в Лэнгли установят мою принадлежность к флотской разведке, однако к этому времени моя секретная операция должна завершиться. Очень огорчен тем обстоятельством, что Моника при всем желании не смогла принять участие в операции.

К тому же ее судьба также находилась всецело в моих руках. Она до сей поры числится в отпуске и проводит время вместе с родителями. Надеюсь, в скором времени вы познакомитесь с ними. Говорят, приятные люди. Кстати, вы так и не узнали, как я познакомился с Моникой. Предстал я перед ней неожиданно, грязный, но желанный, как замызганная купюра, влетевшая в окно алкоголика".

– Кок, ты закончил? – спросил Джеб, не скрывая раздражения. Чаще всего он говорил себе, что привык не замечать болтовни Николая. Сейчас его словоблудие раздражало командира группы. Хотелось просто расслабиться, а для этого требовалась относительная тишина.

– Впервые мы отправляемся на операцию без оружия. Обычно шли на день, а рассчитывали как на неделю. По старому принципу.

Николай часто поправлял челку, доходившую ему до подбородка, чем напоминал Гарика Сукачева в молодости.

Джеб предчувствовал, и оказался прав, что сегодняшний вечер утонет в разговорах ни о чем. И это правильно. Никто не хотел выходить за рамки разработанного плана даже мысленно. План дробился на множество частей, и одна из них, ключевая, предусматривала ход событий на борту «Ирокеза». Бесполезно, вредно прогонять в голове стандартные действия, что было сравнимо с наработанной боксерской связкой в следующем плане: неважно, стоит противник спиной или лицом к рефери, главное, он в убойной для противника позиции.

Джеб думал о Монике. Вспоминал ее требовательные руки, губы, глаза. Болтовня Кока о родителях Моники родила в голове Джеба воспоминания о стариках Орсини. Тот же Кок назвал бы их запуганными и нашел подтверждение у Моники: «А ведь они жили в Америке». Мало жили. Такое чувство – никогда. Иначе потребовали бы от гостя из далекой России вывернуть карманы и выложить оружие массового уничтожения. Они такими и остались в памяти – как на снимке. Вернись сейчас в Сантьяго, подойди тихонечко к дому, и увидишь Орсини. Он – в черном сюртуке. Она – с дамской сумочкой. Как опальные монаршие особы в своих маленьких владениях.

Блинков слышал вопрос Кока: «О чем задумался, командир?» Но не стал отвечать. Он прилег на кровать и быстро уснул.

Рим, Италия

С человеком по имени Пьер Лобингер Габриель встретился в бане. Это частное заведение под названием «Термы Каракаллы» вполне соответствовало своему названию. Как и в старину, здесь посетителям предлагали не только банно-купальные услуги и массаж. Их ждал гимнастический, игровой зал.

В сводчатых помещениях бани много света и воздуха, стены и пол выложены цветным мрамором.

Чтобы не схватить простуду, Габриель всего с полминуты наслаждался холодной водой в помещении с куполом. Выйдя из бассейна, он закутался в простыню и проследовал в общий калидариум, где вода была теплой. Именно там он надеялся увидеть Пьера Лобингера.

Лобингер появился из парилки раскрасневшимся. Устроившись на мраморном ложе, он отдал себя в опытные руки массажиста. Он видел Габриеля, однако не спешил поздороваться с ним и завязать деловой разговор. Пока что он наслаждался неповторимой атмосферой терм. Он впервые посещал это дорогое заведение, хотя слышал о нем много – плохого и хорошего. Плохое заключалось в непомерно высоких ценах. Лобингер принял предложение Габриеля потому, что последний оплатил его билет на основные услуги.

Сейчас он словно перенесся в древность. Ощутил себя поначалу бедным римлянином в грязной и душной инсуле, а затем богачом – в этакой роскоши.

Здесь банщики, включая массажистов, носили скромную одежду рабов. Лобингер уже минут пять делился впечатлениями с Габриелем. Последний улыбался и едва сдерживался от словоблудия собеседника, говорившего исключительно о том, что его окружало – о роскоши и рабах, об отвлекающей системе «хлеба и зрелищ».

– Даже рабы бывали разными. Городской раб вел праздный образ жизни. Он вставал с рассветом, мыл лицо, полоскал рот. Съедал кусок мяса и запивал его вином. После второго завтрака, также весьма скромного, у раба наступал полуденный отдых. Он шел в баню – позаниматься в гимнастическом зале, пообщаться и потрахаться с другими рабами. Если, конечно, нравы раба были не слишком строгими.