– Ищем росомаху, – отвечаю я.

– Поднимайтесь-ка… Не то поскользнетесь, вниз свалитесь.

Мы выбираемся из ущелья, осторожно, чтобы Валле не разозлился на нас. Возвращаемся мы все втроем.

На полпути через лес Валле внезапно останавливается, поворачивается к нам и вскидывает руку.

– Слышите?

С вершины горы доносится гул.

– Если этот ветер кого застигнет наверху – беда, – объясняет Валле. – Он приносит метели с северо-запада. Миг – и вокруг тебя уже буран, собственной руки не видно. Можно сбиться с дороги, упасть в расселину и замерзнуть насмерть. Держитесь от тех мест подальше. Вы поняли?

Светло-голубые глаза пристально смотрят на меня, напоминают, что мне следовало быть поумнее и не лазать в каменистое ущелье, да еще с маленьким Видаром.

Это Предательство и Пагуба.

– Поняли, – отвечаю я, потому что меня не в первый раз предостерегают от ветра, несущего бурю.

Иногда он гудит как шмель, иногда как пчела, а когда он совсем близко, то грохочет, как обвал в горах.

Глава 33

Тюрьма предварительного заключения Крунуберг

Невролог пошелестел рентгеновскими снимками, лежавшими на столе.

– Итак. Я полагаю, что мальчика били на протяжении всего его детства, в том числе и по голове, что послужило причиной аномальной деятельности гиппокампа. И судя по некоторым закономерностям в деятельности мозга, мальчик мог пострадать от недостатка кислорода.

– Как будто задыхался или тонул? – спросил Луве.

– Еще он мог чем-то отравиться. Отравление объяснило бы результаты компьютерной томографии.

– То есть что у него нарушена функция почек?

Невролог кивнул.

– Для выздоровления ему нужен диализ, а то и трансплантация.

* * *

В отделение нейрохирургии Новой Каролинской больницы Каспара отвез Олунд. Но пока врач прикреплял к его голове двадцать два металлических электрода, мальчик смотрел на Луве, а когда Каспару делали рентген, Луве сидел рядом с койкой, одетый в зеленый свинцовый фартук, защищавший его от радиации.

В целом поездка в Каролинскую больницу заняла два с половиной часа. Когда Каспара вернули в камеру, он заснул и проспал остаток дня. По словам надзирателей, спал он по-прежнему беспокойно и при этом сильно потел.

В шесть часов Каспар снова сидел в комнате для допросов и ждал Луве, который вместе с Миккельсеном и Олундом наблюдал за ним через стеклянную стену. Адвокат и соцработница тоже были на связи.

– Он на меня так посмотрел, будто никогда раньше не видел, – сказал Олунд. Лассе кивнул, подтверждая его слова, и заметил:

– А с вами, Луве, дело явно обстоит по-другому. Что это за амнезия такая?

– Пока еще рано судить.

По мнению врача из неврологического отделения, низкая активность гиппокампа указывала на проблемы с переходом информации из кратковременной памяти в долговременную.

– В худшем случае у него может быть антероградная амнезия, – прибавил Луве. – Это значит, что он полностью или частично утратил способность запоминать новое. Чаще всего такое бывает из-за черепно-мозговой травмы или кислородного голодания мозга.

“Наверное, когда его били, один из ударов оказался по-настоящему опасным”, – подумал Луве. Ему вспомнилось рентгеновское изображение головы Каспара. Одиннадцать сросшихся повреждений на одном только черепе. На предплечьях тоже были следы переломов, причем врач объяснял их тем, что мальчик пытался прикрыться от побоев.

– В речевом центре мозга отклонения есть? – спросил Олунд. Луве покачал головой.

– Речевой центр не так изолирован, как раньше думали, его деятельность распространяется на весь мозг. Разные типы слов связаны с разными областями: например, когда мы слышим слова, которые описывают вещи или людей, у нас активируются области рядом со зрительным центром. Каспару дали послушать запись рассказа, которая шла семь минут. Врач, который отслеживал сигналы мозга в режиме реального времени, не увидел ничего необычного. Но чтобы разобраться подробнее, нужна, конечно, более серьезная проверка, с томографом.

– Может, в следующий раз стоит прокрутить ему какую-нибудь мелодию? – как бы вскользь заметил Олунд. “Хорошая мысль”, – подумал Луве.

То, что Каспар напевал в допросной, на записи звучало невнятно, но напоминало отрывок из одной мелодии.

– Вы точно хотите отнести ему это? – Олунд поморщился, глядя на картонную тарелку, которую Луве поставил на стол.

После обеда у Луве было достаточно времени на подготовку. Первым делом он наведался в магазин рядом с полицейским управлением и купил стеклянную баночку. Баночка продавалась исключительно как элемент декора, хотя, по словам продавца, содержимым, которое в настоящий момент лежало на картонной тарелке, можно было и перекусить.

– Мне сказали, что для выращивания сверчков требуется на полторы тысячи литров воды меньше, чем для такого же количества крупного скота, – сказал Луве. – Углеродный след в пятьдесят пять раз меньше, а белок не хуже говяжьего.

– Но это же гадость, – возразил Олунд.

Лассе улыбнулся, протянул руку, взял сверчка длиной с сантиметр и сунул в рот.

– Подсолить бы, – сказал он, хрустя сверчком. – На семечки похоже или на орехи. Сойдет, чтобы подкупить.

– Или чтобы подмазаться. – Луве улыбнулся в ответ, взял портфель в одну руку, тарелку в другую и вышел в коридор.

Охранники при виде тарелки покачали головами, однако от комментариев воздержались и впустили Луве в допросную.

Мальчик сидел, сцепив руки на коленях. По глазам, полускрытым светлыми кудрями, было ясно, что он осознает происходящее. Раньше Луве такого не замечал. Он не понял, действительно ли мальчик улыбается ему, но ему показалось, что губы Каспара сложились в беззаботную улыбку.

Сходство с мальчиком из “Смерти в Венеции” теперь проявилось еще отчетливее. “Разница между мной и Каспаром в том, – подумал Луве, – что Каспар настоящий, а я искусственный”.

Фотографии, оставшиеся на столе после предыдущего разговора, лежали в прежнем порядке. Луве с улыбкой поздоровался и поставил тарелку со сверчками на стол, после чего сел напротив Каспара и расстегнул портфель.

За час, проведенный в кабинете Лассе, Луве нагуглил и распечатал штук сорок новых фотографий. На некоторых изображались окрестности Свега, сюжеты других были более интимными. В портфеле лежали несколько фотографий обнаженных тел: мужчина, женщина, тесно обнявшиеся мужчина и женщина, а также два мужчины и две женщины в похожих позах. Еще два изображения позволяли заподозрить физическое насилие, хотя там не было ничего страшнее агрессивного лица и занесенного кулака. Луве не знал, правильно ли он мыслит. Возможно, стоило быть смелее в выборе фотографий.

Еще Луве захватил несколько листов бумаги, мелки и цветные карандаши. Собрав оставшиеся от предыдущего разговора фотографии, он отложил их в сторону и пододвинул портфель Каспару, после чего взял с тарелки сверчка.

Честно говоря, сверчок мало походил на орехи. Он скорее напоминал бобы, причем довольно жесткие и безвкусные. Каспар последовал примеру Луве, но взял не одного, а пять или шесть сверчков. После этого он с