Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Трехлетняя Мелисса бесследно исчезла в декабре 2004 года; ее так и не нашли. “Девяносто девять процентов за то, что девочки нет в живых”, – подумала Жанетт.
– Томми и Лола, понятное дело, постарались, чтобы сыновья не узнали о пропавшей без вести старшей сестре, – продолжил Шварц. – Потому что если бы не Лола и ее наркоманские привычки… Со временем она начала вести себя так, будто дочери вообще не было. А в тюрьме предварительного заключения прямо сейчас сидит человек, который может знать, что произошло с девочкой.
– То есть Каспар Хаузер? Откуда ему знать про Мелиссу?
Шварц молча подождал, пока Жанетт сделает музыку – кавер “Working Class Hero” Леннона – потише. Для Жанетт только эта версия и могла соперничать с оригиналом, даже превосходить его. Благодаря хриплому женскому голосу текст звучал глубже: кричи о своем бессилии перед миром; в итоге ты сойдешь с ума и утратишь способность следовать правилам.
– У Каспара в поезде был рюкзак, – сказал Шварц. – Детский рюкзачок, и на нем бирка с именем. Буквы стерлись, но видно, что там написано “Мелисса”, и последние шесть букв фамилии можно разобрать. Олунд решил, что там написано “-стрём”, но я уверен, что “-странд”. Возможных комбинаций имени и фамилии не так уж много, так что хозяйку рюкзачка определить наверняка несложно.
Жанетт кивнула.
– А в Стокгольме Каспар появился вскоре после убийства Лолы Юнгстранд… И незадолго до убийства – умышленного или непредумышленного – Йонни Бундесона…
* * *
Жанетт переехала совсем недавно, поэтому понятно было, что дом закончен лишь наполовину, и все-таки Шварц удивился, не увидев ламп ни в прихожей, ни на кухне. Провода свободно свисают с потолка, обои кое-где оборваны произвольным образом. Везде пыль, а старая посуда разместилась в самых неожиданных местах вроде лестницы или подоконников. Затхлый запах довершал ощущение заброшенности. Контраст с безупречно опрятным кабинетом Жанетт казался почти абсурдным.
– Ты как вообще? – спросил Шварц. Жанетт опустила глаза и провела пальцем по краю бокала.
– Да как всегда… Менопауза, ребенок уехал, любить некого. А в остальном все отлично.
Фоном звучала “The Ballad of Lucy Jordan”. Шварц и сам не мог бы сказать, сколько раз слышал ее в детстве. Но его мать не прыгнула с крыши, как Люси Джордан. Она решила бросить их с отцом, сбежать за границу и пропасть с концами. “Ну и пусть”, – подумал Шварц.
Он отпил вина и поставил бокал на стол. На деревянной столешнице виднелись хлебные крошки и что-то красное и липкое, похожее на томатный соус. Наверное, после пиццы осталось.
– Может, хочешь просто поболтать?
Жанетт отмахнулась.
– Потом как-нибудь. Вот соберемся пива выпить… Каспар Хаузер, говоришь. Как по-твоему, кто он?
Жанетт явно устала, но Шварц заметил, что глаза у нее заблестели.
– Пока сказать особо нечего, – начал Шварц. – Если не считать того, что он встречал человека, имевшего дело с Мелиссой. В полицейском рапорте две тысячи четвертого года сказано, что вместе с девочкой пропали только рюкзак и красные туфли на деревянной подошве.
– Как будто она собрала рюкзак и ушла сама, – заметила Жанетт.
– Вот и я так думаю. Что будем делать дальше?
Жанетт задумалась.
– Можно еще раз поговорить с Томми. Когда мы были у него, я попросила рассказать про Лолу все. И теперь хочу знать, почему он умолчал о самом страшном событии своей жизни. Хотя головой все понимаю… – Жанетт вздохнула. – Ты читал рапорт две тысячи четвертого года?
– Там четыре тысячи страниц. Но я читал выжимку и протоколы допросов. Поначалу подозревали, что Лола убила дочь и избавилась от тела, но подозрения с Лолы сняли довольно быстро.
– А про Томми никогда не думали, что он мог оказаться причастным?
– Нет. Он работал на нефтяном месторождении в Норвегии и вернулся домой только на следующий день после исчезновения Мелиссы.
– Ну как “Север” мог все это упустить?
“Жанетт, наверное, в десятый раз об этом спрашивает”, – подумал Шварц. Но лучше уж отвечать на вопросы, чем цитировать отчеты.
– Поначалу об исчезновении писали довольно много, – продолжил он. – Печатали фотографии в газетах, но говорили только о Мелиссе. Лола и Томми не захотели, чтобы их имена упоминались в прессе. Пересуды, сплетни. А потом… Ты же помнишь, что произошло в две тысячи четвертом на второй день Рождества?
Жанетт немного помолчала, а потом ответила вопросом на вопрос:
– Цунами?
Шварц кивнул и задумался. В жизни Лолы крупные катастрофы были расставлены, как верстовые столбы. Полиция выяснила, что после крушения парома “Эстония” ее бойфренд Манне попал в список погибших. А вскоре после исчезновения Мелиссы произошло цунами в Таиланде, когда в одночасье пропали без вести больше ста маленьких шведов.
– СМИ полностью переключились на цунами, и до пропавшего ребенка алкоголички никому больше не было дела, – констатировал Шварц. – Поэтому в интернете нет информации об исчезновении Мелиссы, и “Север” не опрашивал никого, кроме ближайших родственников. Мы потеряли две недели.
Шварц замолчал: Жанетт сидела с отсутствующим видом – она явно думала о чем-то другом. Потом она сходила в прихожую и вернулась со своей сумкой.
– Вот что вертится у меня в голове, – сказала Жанетт и достала из сумки какую-то книгу. – Мы нашли ее дома у Лолы Юнгстранд.
Шварц наклонился над столом и заинтересованно взглянул на книгу.
– Последний роман Пера Квидинга, – пояснила Жанетт. – “Жизнь и смерть Стины”. Про двух подростков, которые жили в шестидесятых годах девятнадцатого века в емтландской деревушке. По-моему, там про какую-то секту и эксперименты с околосмертными переживаниями. От корки до корки я ее прочитать еще не успела, а вот Лола читала внимательно. И, похоже, не один раз.
Шварц почувствовал себя сбитым с толку.
– И?
– Самый короткий вопрос этой ночи, – констатировала Жанетт. – Пока найдешь ответ – голову сломаешь.
Глава 35
Белая меланхолия
Две курицы, пережившие нападение росомахи, больше не несут яиц, а петуха нам пришлось умертвить. Сейчас середина зимы. У меня выпирают ребра, кожа сохнет и шелушится. На иссохших сосках саднящие трещины, кожа стала тонкой, прозрачной. Если подержать руки против света керосиновой лампы, то на предплечьях видны фиолетовые вены, протянувшиеся вдоль сухожилий между локтем и кистью. Тело словно пожирает само себя. Живот прилипает к спине, а кости на бедрах проступают, как острые грани. Несколько месяцев назад, когда бедра у меня были покруглее, Ингар обнимал их. Увидь меня сейчас, он, наверное, не захотел бы обнять меня.
Зимний голод вынести можно. Гораздо хуже одиночество: Ингара больше нет со мной. Я часто достаю никельхарпу, словно чтобы напомнить себе, как мы с ним играли, но каждый раз убираю инструмент в футляр. От звуков пустота еще горше.
Жить
