Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Черт… Да это же я, – заметил Лассе.
На экране – камера снимала Каспара сзади и наискосок – появилась фотография, которую мальчик держал в руках. Луве скачал ее с сайта полицейского управления, где были фотографии двадцати руководителей разных полицейских отделов. На одной улыбался Ларс Миккельсен, одетый в форму. Каспар несколько минут рассматривал снимок, после чего положил его на стол изображением вниз.
– Это в каком смысле? – спросил Лассе. – Я ему неинтересен?
– Посмотрим.
Через несколько минут фотографий в портфеле не осталось. Фотография Олунда отправилась в ту же стопку, что и фотография Лассе. Там же оказались разнообразные пляжи и рапсовые поля Сконе, а также снимки людей, знаменитых на весь мир. Все, кроме одного. Фотографию шведской королевской четы Каспар рассматривал долго, а потом положил ее на стол изображением вверх.
– Я возвращаюсь, – сказал Луве.
Когда он выглянул в коридор, охранники стояли спиной к нему у кофейного автомата и о чем-то говорили. Луве показалось, что он различил слова “мозгоправ” и “беженец-нелегал”. Он тихонько закрыл за собой дверь, остановился и стал слушать.
– …педик этот. Что он понимает? А парень… Посмотри, какие у него глаза – и какие волосы, они же неестественно светлые, почти желтые.
– Э… – Второй охранник похлопал коллегу по плечу и кивнул в сторону Луве.
– Педик вернулся, – сказал Луве. – Откроете?
Вообще надзиратели в изоляторах и тюрьмах были не такими дураками, как принято думать, но паршивые овцы найдутся в любом стаде. В конце девяностых Луве работал в отделении судебной психиатрии в Худдинге. Может быть, в наше время садисты, расисты и быковатые “деды” всех мастей встречаются не так часто, но до конца еще не вымерли.
Разговорчивый охранник хохотнул, после чего на его лице снова появилось презрительное выражение.
– Предоставляю в ваше распоряжение, – сказал он и открыл дверь.
Едва войдя в допросную, Луве услышал, что Каспар как будто что-то напевает сквозь зубы. Звук внезапно прервался, и мальчик повернул голову.
Луве был встречен взглядом, удивленным и изучающим одновременно. Вот бы остановить время, отмотать несколько секунд назад, пережить все заново.
Неужели мальчик что-то напевал? Какую-то песенку?
И если так, то Луве в эту секунду-две только что впервые услышал от мальчика что-то, хоть отчасти похожее на слова.
Ну и взгляд. Как будто Каспар никогда его, Луве, не видел.
– Еще раз здравствуй, – осторожно сказал Луве. Может, не стоит его сейчас тревожить?
Мальчик продолжал смотреть на него. Луве казалось, что он воочию видит, как отчаянно у того работает мозг. Секунды через две что-то как будто встало на место, мальчик расслабился и перевел взгляд на пустой стул по ту сторону стола.
Он приглашал Луве сесть, и Луве сел.
Взглянув на разложенные на столе фотографии, он определил систему, по которой действовал Каспар.
В одну стопку мальчик сложил фотографии, которые описывали путь товарного состава: первым лежал снимок станции в Свеге, потом шли фотографии других станций и прочих мест, и так вплоть до пункта назначения – сортировочной в Томтебуде.
В стопке поменьше содержались фотографии беседки из Васапаркена, где произошло столкновение с подростками, а также перрон станции “Медборгарплатсен”.
В другой стопке были пейзажи Даларны и Херьедалена; именно сюда попала фотография с сороковой годовщины бракосочетания Карла XVI Густава и королевы Сильвии. Король в орденах, Сильвия в диадеме и колье из драгоценных камней. На снимке значилась переливчатая дата – “19 июня 2016 года”.
Почему эта фотография попала сюда, к изображениям северных гор и лесов?
Луве подтолкнул портрет королевской четы к Каспару; тот взглянул на фотографию. На лишенном выражения лице блеснули глаза, обозначилось подобие чувства, но Каспар не стал брать снимок в руки.
– Узнаешь короля и Сильвию? – спросил Луве.
Никакой реакции. Луве лишний раз убедился, что задавать вопросы – провальная тактика.
Может, стоит поговорить о чем-нибудь, что, как и фотографии, может возбудить в Каспаре любопытство, вызовет желание задавать вопросы у него самого?
Луве повернулся к зеркальной стене и посмотрел на свое отражение.
Женоподобный Луве Мартинсон, ты вынужден принимать особые препараты, чтобы не лишиться тех крупиц тестостерона, которые у тебя есть.
Он вспомнил, как в Скутшере девчонки во время отвальной смеялись над “Тестогелем”. Шутка как бы намекала, что он скрытничает, мало что рассказывает им о себе. Луве стоило бы намекнуть, что “Тестогель” – не более чем добавка, что пару лет назад он принимал куда более серьезные препараты. Ему следовало рассказать о своем истинном “я”. О человеке, которым он был, и о человеке, которым он стал.
Но Луве так и не решился открыться перед обитательницами “Ведьмина котла”.
Сейчас перед ним сидел мальчик, имени которого никто не знал и который, помимо немоты, мог страдать какой-нибудь разновидностью амнезии. И этот мальчик, может быть, знал, что чувствуешь, когда другие смотрят на тебя как на андрогина.
Что, если он, Луве, расскажет Каспару всю правду о себе?
Если подставить брюшко, открыть самые сокровенные тайны, мальчик, может быть, приоткроет дверь к своим секретам?
Да, его сейчас слушают, но какая разница. За зеркальной стеной сидят люди, которых он едва знает. По видеосвязи на него смотрят двое незнакомых ему людей. Плюс Лассе, которому и так все про него известно. Лассе знает даже, почему он взял фамилию Мартинсон и относительно нейтральное имя Луве – Love.
Луве взял в руки снимок из серии “Маршрут товарного поезда”: изображение железнодорожных путей на станции Лудвика, где поезд простоял больше часа, прежде чем его направили в Стокгольм.
– Я много раз бывал здесь, – сказал Луве. – У родителей был участок в нескольких милях севернее Лудвики. Станция почти не изменилась.
Воспоминания о детстве могли не только причинять боль. Как хорошо было сбежать из дому, добраться до самой Лудвики или Бурлэнге…
– Однажды я автостопом доехал до Лудвики и сел на поезд до Стокгольма… Отец чуть не лопнул от злости.
Затем Луве снова взял в руки портрет королевской четы.
– Когда я был в твоем возрасте, я купил открытку с портретом короля и королевы Сильвии. Примерно такую же, как эта. Написал пару слов и отправил открытку родителям.
Открытку он отправил с Центрального вокзала Стокгольма. Луве тогда ощутил невероятную свободу. Он как будто выздоровел после долгой болезни.
“Вы для меня умерли”, – написал он.
– Мне казалось, что мама – она как Сильвия, – продолжал Луве. – Я вбил себе в голову, что его величество – садист: ходили слухи, что он, когда ему скучно, бросает в Сильвию спички и щелкает ее резинкой. Примерно так же обстояло с моими родителями. Мама молча, с застывшей улыбкой сносила отцовские выходки и предпочитала отворачиваться, когда отец издевался надо
