— Году так в 1970-м, — негромко сказал Шунько, — иду я после смены и вижу: в парке сидят Валя Журбина и наш Николаенко. О чем с чужой женой можно на лавочке перешептываться? Только о лабуде… Все об этом!

Василий Кириллович встрепенулся, выпил еще рюмку, опьянел и перешел на тему голода:

— Я летом сорокового года из города приехал к родителям в деревню, а там шаром покати, все закрома пустые. Где хлеб, предыдущий же год урожайным был? Все запасы, говорят, уполномоченные по заготовкам выгребли, а хлеб весь в Германию отправили. Гитлер-то нам в те годы союзник был, друг, товарищ и брат. Его речи в «Правде» на целые развороты печатали. Гитлер со всей Европой воевал. Армия у него была огромненная, ее одним германским хлебом не прокормишь.

Без всякого перехода он внезапно вернулся к самоубийству Журбина.

— А я, после всей этой лабуды, восемь месяцев доработал и на пенсию вышел. Потом устраивался на подработку то тут, то там. В шестьдесят лет дома осел, и все хвори на меня разом обрушились. Не может наш человек без дела сидеть! Сейчас посмотри, во что я превратился: нога волочится, голова трясется, руки, что у твоего алкаша с похмелья, дрожат! Все болит, все тело ломит, ни одного органа здорового не осталось. А рюмку пропустишь, так еще и ничего, жизнь теплится!

Я взял сползающего на пол ветерана под мышки и отнес в зал на диван.

— Тетя Глаша! — позвал я. — Закройте за мной, я пошел.

Старуха вышла из спальни.

— Все, нажрался? — спросила она мужа, уткнувшегося лицом в диван.

Он в ответ демонстративно захрапел.

— Никому хоть не рассказывайте, как он себя ведет, — попросила она в дверях. — Стыдно же!

— Андрюха! — закричал Шунько из зала. — Никому не верь, что он сам застрелился! Это они его убили! Гореть им обоим в аду, сволочам!

— Давай, с богом, сынок! — Старуха выставила меня за дверь.

Стараясь не дышать перегаром на пассажиров, я доехал до дома. Уже подходя к общежитию, я заметил на заборе афишу московского ансамбля народного творчества.

«А ведь на предприятиях за билеты на такие концерты профсоюзы платят, — подумал я. — Круговорот денег на ровном месте! Профсоюзы взымают с работников профсоюзные взносы, а потом «бесплатно» раздают этим же работникам купленные на их деньги билеты. С этого оборота сами кормятся и московским дармоедам-плясунам отстегивают. Я пожадничал покупать билеты на народное творчество, в итоге опять столкнулся с Николаенко. Хотя какое мне дело до событий двенадцатилетней давности? И я, и Лебедева в те годы еще в начальной школе учились. Не могут «дела давно минувших дней» быть связаны с ее убийством. Или могут?»

Часов в девять вечера в дверь моей комнаты осторожно постучались. Практикантка. Я, широко открыв дверь, жестом пригласил ее заходить.

— Андрей Николаевич, у меня есть два билета в кино на завтрашний день. — Она робко посмотрела мне в глаза, ища осуждения, или поддержки, или усмешки, или не знаю чего. — Мы хотели с Галей в кино пойти, но она не сможет, а там такой неблагополучный район, что одной возвращаться…

Я подвел ее к столу, достал тетрадный лист, расчертил его в крупную клетку, проставил столбиком дни недели, нанес в квадратики даты.

— Это май месяц, — сказал я, показывая авторучкой на получившийся календарь. — Вот в эти дни, я отмечаю их косым крестом, я дежурю, и меня гарантированно не будет целые сутки. Вот в эти дни я работаю. Половинка субботы означает, что до обеда я в райотделе. Оставшиеся дни я обозначу кружком — это мои выходные. В тот день, когда я отдыхаю, я к твоим услугам.

Она с неподдельным вниманием наблюдала за моей работой с календарем.

— Я — враг условностей, — сказал я, посмотрев практикантке в глаза.

Она согласно кивнула, словно мы обсуждали этот вопрос накануне и сегодня я лишь напомнил пройденную тему.

— Идти в кино вдвоем — это значит искать благовидный предлог для уединения. Это условность. Я предлагаю тебе другой подход к делу. Например, в это воскресенье, после обеда, я свободен. Мы можем пойти в кино, в кафе, можем погулять по городу, а можем никуда не идти. Нам не надо искать места, где мы сможем спокойно посидеть вдвоем. — Я развел руками, показывая на пространство вокруг нас. — Выбор места и степени наших отношений — за тобой. Одно твое слово, и я достану шампанского, шоколадных конфет, и мы устроим романтический ужин при свечах. Посидим, поговорим о звездах, о жуках-скарабеях и их влиянии на культуру Древнего Египта. Если тебе наскучит мое общество, то ты просто встанешь и уйдешь.

— Таня Филиппова говорила мне, что вы необычный человек, — сказала она, рассматривая график моего рабочего и свободного времени.

— Тане Филипповой не надо через два месяца возвращаться домой. Она может подождать, только теперь уже ничего не дождется.

— У меня остался всего месяц практики, — уточнила она.

— Это неважно. Понять, что ты хочешь от человека и подходит ли он тебе, можно за один вечер. Ближайший вечер наступит послезавтра.

Она села на единственный стул в комнате, скептически осмотрела гардину, на которой не было штор. Мне шторы ни к чему. Окно на завод выходит.

— Инга… — Она повернулась ко мне.

— У Инги есть свой мужчина, которому она хранит верность. То, что ты видела позапрошлой ночью, — это всплеск эмоций с моей стороны. У нас был с Ингой спор, я хотел его продолжить, она была против.

— Лариса…

— Давай не будем перечислять всех девушек на хлебокомбинате и в общежитии. Скажем так: я свободен во всех отношениях. Что касается Ларисы, то она сама сделала выбор, и сделала его давно. Я предлагал ей жить в этой комнате, но она отказалась. На этом — все! Поезд ушел. Вода в реке утекла. Взаимные обязательства выполнены.

— Я подумаю над вашим предложением, — сказала она, вставая. — Все так неожиданно, что я просто теряюсь: поход в кино — это условность, а комната без штор — самое уютное место.

— На вахте есть мой служебный телефон, но я завтра дежурю в другом месте.

— Я все поняла, Андрей Николаевич.

Она ушла, забрав календарь с собой. Синусоида двигалась в нужном направлении.

В областном УВД меня поставили дежурить с Маленьким Муком. Вообще-то его звали Владимиром, но какой он Владимир, если он ростом как шестиклассник, щупленький, лысый, большеголовый? Маленький Мук, по-другому не назовешь.

Все утро я и Мук играли в шахматы, болтали о всякой ерунде. Заняться было нечем. Вызовов не было. Предпраздничная суббота — это такой день, когда пить и дебоширить начинают вечером, а в первой половине дня в городе царит спокойствие.

В полдень Маленький Мук отпустил меня пообедать. Ближайшая столовая была закрыта на спецобслуживание — там чествовали ветеранов, следующая столовая была закрыта без объяснения причин. Пришлось купить в кулинарии вареные яйца и пару беляшей.