Хотя, возможно, они нам и не нужны.

Я бросаю взгляд на Коула. Папа оставил записку в его панели, а потом я нашла папки с исследованиями, которые проводили на маленьком Коуле. Вряд ли это совпадение. Скорее всего, именно эти заплесневевшие документы, спрятанные за каяком, папа и хотел, чтобы я использовала. Почему-то я уверена в этом.

– Так сколько, Коул? – Я поднимаю рюкзак с пола и всматриваюсь в папки. Пять покрытых плесенью картонок лежат рядом с моим генкитом. – Коул, сколько у нас времени? Ты вообще меня слышишь?

Нет, не слышит. Его глаза потускнели, голова наклонена, а рука прижимается к двери джипа. Он прислушивается к тому, что мне не услышать без моих звуковых модулей.

– Они уже здесь, да? – чувствуя, как сжимается живот, спрашиваю я.

Он медленно кивает и моргает, возвращаясь из VR.

– Примерно полчаса назад над нами пролетел «Комокс». Они просканировали нас и улетели, поэтому я решил, что нас не заметили. Но сейчас они возвращаются назад. Не знаю, кто на борту, но там может поместиться целый взвод.

– Подожди, ты сказал, полчаса назад?

– Да, – подтверждает Коул, а на его щеках появляется легкий румянец.

Я моргаю. Полчаса назад я еще спала, свернувшись калачиком в его объятиях. Мне казалось, что он тоже спал. Он же прижимал меня к себе, положив руку на затылок…

– Ты не спал?

Его щеки краснеют сильнее, он застывает и снова наклоняет голову. Но в этот раз я тоже его слышу. Тихий, хлопающий звук лопастей «Комокса», мчащегося к нам.

Люди «Картакса» здесь.

– Сиди в машине, – говорит Коул, поднимаясь на колени.

Качая головой, я закидываю рюкзак за спину.

– Я пойду с тобой. Мы не знаем, что им известно и что им сказал Дакс. Будет лучше, если мы сделаем вид, что нам нечего скрывать.

Он хмурится, обдумывая мои слова.

– Хорошо, но держись позади меня, и если я скажу, сразу возвращайся в джип.

– И что ты сможешь с ними сделать? Взорвать их?

Морщась, он натягивает майку.

– Я пока не знаю.

– Ну-ну, что случилось в последний раз, когда ты не поделился со мной своими планами?

Хлопки лопастей «Комокса» становятся громче, и Коул хватает пистолет.

– Я помню, Кэт. Я облажался. Нет нужды напоминать мне об этом.

Он тянется к двери, но я хватаю его за рубашку.

– Нет, Коул, это еще не конец. Даже если люди «Картакса» увезут нас, мы все еще можем расшифровать и распространить вакцину. Поэтому сейчас нам следует доверять друг другу сильнее, чем когда-либо. Пожалуйста, не совершай безрассудных поступков.

С нечитаемым выражением лица он поворачивается ко мне спиной, распахивает заднюю дверь и выпрыгивает наружу. Хлопки лопастей «Комокса» превращаются в рев, когда я спрыгиваю с заднего сиденья джипа, прикрывая глаза ладонью.

Коул замирает посреди дороги, глядя, как снижается громадный черный квадрокоптер. Он тяжело опускается на пустое потрескавшееся шоссе, вздымая облака пыли.

Я отворачиваюсь и прикрываю глаза, когда открывается боковая дверь и на дорогу опускается металлический пандус. Но оттуда не спешат вооруженные до зубов солдаты, которые когда-то штурмовали нашу хижину после вспышки. Лопасти замедляются и сквозь облака пыли к нам спускается только один человек.

У него сверкающие зеленые глаза, покрытая веснушками кожа и рыжие волосы.

– Эй, принцесса, – говорит Дакс. – Давненько не виделись.

Мир кренится и кружится. Рюкзак сползает с плеч.

– Дакс, – выдыхаю я и несусь к нему.

Он ловит меня и поднимает на руки. Его тело сотрясает дрожь, а дыхание учащенное и неглубокое.

– Ты действительно здесь, – шепчет он. – Ты не представляешь, как я рад тебя видеть.

То ли смеясь, то ли плача, я отступаю и вытираю глаза.

– Дакс, посмотри на себя! Ты так изменился!

Человек передо мной не похож на того Дакса, который жил со мной в хижине. Его хвост исчез, как и белая прядь в рыжих волосах. Теперь у него изысканно уложенные, зачесанные назад волосы. Плавные линии его лица заострились и стали изящнее, а по шее к виску тянется лей-линия. Но его тело не изуродовано, как у Коула. Он стройнее и выше, а в движениях сохранилась утонченная элегантность. На предплечье поверх панели виднеется черная металлическая криптоманжета. Она напоминает ту, что была у папы, если не принимать во внимание ряд мигающих алых светодиодов на одной стороне.

– Катарина, посмотри на себя, – говорит он и отступает, чтобы оглядеть меня с ног до головы. – Ты так повзрослела, ты потрясающе выглядишь. Лаклан бы гордился тобой.

У меня в горле образуется комок. Имя папы, произнесенное Даксом, с невероятной силой пронзает меня. Коул произносит его совсем не так. Не так душевно, не так ласково. Дакс любил папу так же, как и я. И мне приходится стараться изо всех сил, чтобы не дрогнуло лицо.

– О, принцесса, – притягивая меня к себе, выдыхает Дакс. – Мне так жаль. Ты, должно быть, раздавлена.

– Нет, все нормально. – Я отступаю и вытираю глаза. – Я просто… не хочу думать об этом сейчас.

– Конечно. – Дакс кивает и берет меня за руку. – Нам предстоит много работы.

Коул громко откашливается. У него каменное выражение лица, но оно сменяется радостной ухмылкой, когда из квадрокоптера выходит еще один человек. Солдат с такими же плавными и выверенными движениями, как у Коула, и с такими же лей-линиями на руках и лице. Даже его внешний вид напоминает Коула – широкие плечи, короткие волосы, такая же майка и брюки-карго – но есть и отличия. На лице у него игривая улыбка, а под глазами нарисованы темно-кобальтовые полосы. Темная кожа рук украшена татуировками орлов и волков, а волосы обесцвечены или изменены на уровне генов до белого.

– Леобен! – смеясь, вскрикивает Коул.

Мужчины спешат друг к другу навстречу и крепко обнимаются. В их движениях нет неловкости, а на лицах сомнений. Их объятия крепки и искренни, поэтому лишь одно слово приходит мне на ум, когда я смотрю на них: братья.

Коул отступает, но продолжает обнимать Леобена за плечи.

– Ли, это правда. Цзюнь Бэй жива.

Голос Коула искрится от волнения, которого я никогда в нем не замечала. Его лицо светится, а глаза сияют. А от благоговения, с которым он произносит имя Цзюнь Бэй, у меня волоски встают дыбом на шее.

Это любовь.

Настоящая, эйфорическая, необузданная. Эти эмоции так отчетливо проступают на лице Коула, что я отворачиваюсь. Грудь сжимается от какого-то непонятного чувства, похожего на ревность.

Но это было бы безумием.