К Насте прилепилась Майка, которая давно не находила, к кому бы из взрослых прилепиться вообще. Настя с Майкой нашли в сарае паяльную лампу и выжгли в заборе дыру, проверяя, сможет ли дракон своим дыханием спалить деревню. Майка недавно прочла такую книжку и усомнилась именно в этом эпизоде, потому что не может же быть у дракона настолько горячее дыхание.

– Да ты чего, – настаивала Настя, – дракон изрыгает пламя, как газовая горелка. А в деревне тем более: сена полно, скотину-то надо чем-то кормить. Деревню сжечь – вообще нечего делать.

– Сейчас такое читают? – поохав над дырой, вздохнула мама.

– Мам, дети только это и читают, – ответила Настя. – Это мы Шолохова читали.

Мама по привычке пыталась подсунуть Майке лакомые кусочки. Однако в гостях у бабушки Айно у Майки тоже было несчастное лицо. Она почему-то боялась Дюбеля, хотя он был добродушнейший пес, притом сидел на цепи. Еще ей не нравился туалет на задворках и почему-то почтовый ящик, прибитый к калитке. Майке вообще много чего не нравилось. Школьные завтраки, математичка с усами, книжки по школьной программе, финский язык в качестве обязательного, финские кроссовки, которые Танюшка привезла из командировки, потому что они никакие не финские, а китайские. Она все ждала, когда же папа возьмет ее с собой в Ригу, которая представлялась ей отдельным сказочным королевством, но Сергей только отнекивался, что надо еще немного подрасти. А куда еще расти, если Майке стукнуло шестнадцать и ее всерьез ничего не интересовало, кроме разных видов прокладок.

Танюшка с ужасом думала о том, а сколько же было ей, когда они с Настей нашли на крыльце мертвую курицу. Насте точно было шестнадцать, однако она не была капризной и глупой девчонкой, нет, она была почти взрослой. Как и Танюшка, хотя ей было-то всего восемнадцать, когда она впопыхах взяла и выскочила замуж, вовсе не ломая голову над отношениями взрослых людей. Ну и где же теперь эти девчонки, испугавшиеся дохлой курицы? Куда они подевались? И где теперь королевич Сергей в свитере, расшитом снежными узорами? Ну, Сергей, предположим, сейчас находится в Риге. А Настя, та же Настя, сидит рядом и думает, вероятно, что Танюшка совершенно не ценит своего женского счастья, потому что у нее почти взрослая красивая дочь, а у Насти детей скорее всего не будет из-за того дурацкого аборта, на который ее отправил старый муж… Может, все дело в муже? Ну он же старый. Так чего проще – найти на силикатном заводе какого-нибудь симпатичного паренька, предположим даже из грузчиков, а потом преспокойно слинять себе в Питер к старому мужу…

Они долго сидели вдвоем на крыльце. Дюбель, сочно и широко зевнув, отправился в будку спать. Майка, начитавшись на ночь книжек про драконов и рыцарей, тоже угомонилась, мама мыла на кухне посуду.

Наступило молчание, которое само по себе тоже было разговором – по старой сестринской привычке читать по лицу, по одному взгляду. «Смотри, – как бы говорила Танюшка, – если я про тебя молчу, это не значит, что я ничего не понимаю». – «Да, да, конечно, – как бы отвечала Настя. – Вот и не говори ничего. Если только хотя намекнешь, я вызову такси и рвану на вокзал. Поезд на Питер есть в три часа ночи. Я совершенно не хочу это с тобой обсуждать».

– Тут абсолютно ничего не меняется, – вслух произнесла Настя. – Я вот подумала, вдруг мы сейчас пойдем спать, а утром обнаружим на крыльце дохлую курицу.

– Ты тогда была такой серьезной, – засмеялась Танюшка. – Только если б не эта курица, сейчас и Майки бы не было.

– Почему ты не уйдешь от него? – вдруг спросила Настя.

– Что?

– Я говорю, что все же давно ясно. Какие такие дела у него могут быть в Риге? И почему именно в Риге?

– Катя вон тоже на юбилей не пришла, – ответила Танюшка только затем, чтобы не отвечать на первый вопрос.

– Катя дура. И с самого начала была дурой, если за этого своего Костю вышла, только чтобы у нее был муж. А какой – неважно.

– Катя не дура. Просто доверчивая слишком, – сказала Танюшка, опять убегая от вопроса. – Замуж вышла, чтобы все как у людей, потому что ей так сказали. Теперь пришли к ней эти свидетели Иеговы и говорят, что день рождения праздновать грех, и она опять верит.

– Поэтому и дура, что всякому встречному верит. Она еще этим свидетелям квартиру отпишет. А почему, кстати, день рождения праздновать нельзя?

– Потому что Иоанну Крестителю голову отсекли на чей-то там день рождения. Катя рассказывала, да я точно не помню. Теперь, когда я смотрю на калину, все время его вспоминаю.

– Кого?

– Да Иоанна Крестителя, как будто калина – это его кровь.

– Фу ты, аж страшно стало. Но Катя все равно дура! – Настя со злостью хлопнула о крыльцо ладонью. – Это чтобы к мамке на юбилей не прийти!

– Зато она теперь блаженная ходит, радуется каждому пустяку. Хотя ей теперь и развестись нельзя, религия не позволяет. Костя вышел на инвалидность, дома сидит, а Катя крутится на двух работах, чтобы его с детьми содержать, – Танюшка помолчала, вспомнив Катину жизнь. – Это вообще не так давно случилось, сразу после дефолта. Катя тогда вообще не представляла, как жить, сидели на одних макаронах, ну еще соленья ей мама то и дело подкидывала… А тут эти стали по домам ходить: давайте, говорят, вместе Библию изучать, а то конец света недалеко, налицо все признаки. Вот, уже рубль упал…

– Ну а ты почему не уйдешь от Сергея? – снова спросила Настя.

– Почему ты вдруг спрашиваешь? Не из-за юбилея же.

Танюшка краем глаза косилась на сестру, опасаясь посмотреть ей в лицо. В это мгновение не существовало ни прошлого, ни будущего, только невыносимое настоящее, которое жаждало как-то разрешиться. Наконец, оторвав взгляд от щербатых досок крыльца, она спросила Настю:

– Да?

– Я просто подумала, что надо было давно тебе рассказать… Но не впопыхах же. А вот все как-то не случалось. А может, чувства твои боялась задеть…

Кровавые капли калины чуть заметно колыхнулись от ветра, который налетел внезапно, как озорник мальчишка, но тут же затих.

– Да уже нет никаких особых чувств, – неожиданно для себя сказала Танюшка. – Общий ребенок есть, хозяйство, ну все как полагается. Как у всех.

– Да не как у всех. Помнишь, тогда, на твоей свадьбе, я с мужиком из прокуратуры рядом в ресторане сидела… Хотя что ты там помнишь. Ты и не видела никого, кроме своего Сереги.

Танюшка вдруг реально, почти до дрожи, вспомнила, как танцевала с Петром Андреевичем, как слышала в тот момент только свое тело, чувствовала его как никогда прежде, отпускала его, оставаясь при этом ведомой…

– А Серега надрался так, что из ушей полилось. Так вот, этот мужик из прокуратуры тоже хорошо выпил и рассказал, что вот, мол, Серега женится, а у самого в Риге невеста осталась. Барышня не простая, а вроде бы дочь подпольного миллионера, ну сама понимаешь, Сереге для карьеры это никак не катило. Вдобавок папаша-латыш ей запретил за русского выходить и быстренько за какого-то латышского хлыща выдал, потому что она уже беременная была от Сереги.