Прощаясь с Парменионом, которого пока оставлял в Дамаске, поручил раздать воинам его отряда блюда, чаши и кувшины вместе с сосудами для благовонных масел и флаконами для косметики. Засчитать в счёт жалованья и как дар особо отличившимся при Иссе храбрецам, раненным в грудь, а не в спину. Распорядился также раздать войску гаремных рабов, евнухов, мальчиков, женщин и юношей и всю придворную прислугу царя Дария.

— Александр, остановись! Лучше всё забери себе или продай! — почти возмутился Парменион.

— Зачем?

— Рабы и золото приносят счастье их обладателю.

— Для меня жить счастливо означает воздержание. А ты предлагаешь принимать роскошь, забывая, что она приводит к неумеренности. В роскоши и неге нет ничего царственного, они приводят лишь к слабости.

Он показал на драгоценное убранство дворцового шатра.

— Парменион, дорогой, разве ты не видишь, как персы, отягощённые богатствами, уступают нам имущество, народы и земли? Ответь, насколько они счастливы?

* * *

Победа при Иссе не принесла Александру большого удовлетворения. Ведь Дарий избежал пленения! По сведениям криптов*, он вместе с частью войска отсиживается за Евфратом. К нему присоединились восемь тысяч греческих гоплитов, сумевших избежать бойни у Исса.

Добыча македонян после сражения у Исса — малая часть из несметных богатств, накопленных царями Персии за двести лет владычества в Азии. Основная казна находилась в Персеполе, столице царства, имелись хранилища в крепостях других городов под надёжной охраной. Средства сохранились достаточные, чтобы Дарий мог начать пополнение разгромленной армии. Он всё ещё имел шансы вернуть отобранные Александром территории к западу от Гадиса.

Александр не чувствовал себя победителем. Антипатр из Греции присылал сведения, что царь Спарты Агис сколачивает военный союз греческих городов, призывает к восстаниям за свободу от власти Македонии. Дарий продолжает обещать мятежникам золото и поддержку войском. Македонские корабли с трудом противостоят флотам Кипра и Финикии, уступая по численности союзникам Персии. В любой день ход войны готов повернуться против Александра, на военных советах полководцы то и дело предлагают вернуться в Грецию, добить Спарту; другие поддерживают царя в стремлении преследовать Дария до полного разгрома.

ЦАРСТВЕННАЯ ПЛЕННИЦА

Мать Дария, царица Сисигамбис, поразила Александра с первой встречи. Он ожидал встретить несчастную, убитую горем старуху, а увидел женщину с гордой осанкой, не смиренной пленом. В широко раскрытых глазах с тёмным отливом бесстрашно горела непоколебимая вера в моральное превосходство над любым, кто положением или кровным родством ей неровня. Александр имел представление о поведении своей матери в кругу придворных Пеллы, но здесь увидел иное. Олимпиадой двигали не гордость и самоуважение, а надменная гордыня, спесь. От Сисигамбис незримо веяло ощущение естественного величия, что приводит каждого, кто обойдён её вниманием, в состояние ничтожности…

Удивительное самообладание женщины вызвало у Александра чувство уважения и, совершенно неожиданно, сочувствия. Жалкая роль пленницы досталась ей по вине сына, сбежавшего с поля боя персидского царя.

Александр повернулся к переводчику.

— Пусть не беспокоится, сын её жив, и мне не нужна его жизнь. Я нахожусь в споре с ним за власть над Персией и поэтому я воюю с ним, пока он не признается в своём поражении. Я сражаюсь с ним честно и открыто. Скажи, не нужно меня бояться.

Понизив голос, придал ему доверительность:

— Скажи, я не желаю зла её сыну, наоборот, уважаю за отвагу и мужество. Но Дарий враг эллинов, тогда он и мой враг. Персидские цари с войной приходили в Элладу, грабили, совершали насилие, жителей делали рабами. Вот почему я пришёл в Персию, но не за тем, чтобы принести войну, а чтобы отвергнуть её навсегда. Богам угодны справедливые дела, они благословили моё оружие, чтобы я одолел врага эллинов. А если твой сын захочет мира со мной, пусть скажет мне. Я жду его. Тогда он узнает, как я умею не только побеждать и ещё снисходить милостью к врагу.

Сисигамбис слушала, немного наклонив голову и повернув ухо к переводчику. Кивала головой, хотя было не ясно, соглашалась она или принимала к сведению…

— Царица, обстоятельства войны отдали тебя в мои руки, продолжал Александр, — но я не хочу предавать смерти ни тебя, ни кого-либо из твоей семьи. Я понимаю, что есть преданность семье, ценю её в тебе. Скажу только, что вижу в тебе любящую мать и обещаю, что обращаться буду с тобой, как с родной матерью.

Глаза Сисигамбис засияли, она обернулась туда, где стоял мальчик лет шести. Показав на него рукой, произнесла гортанным голосом:

— Поверю тебе, когда скажешь о его судьбе. Он сын моего сына. Малыш тоже твой враг?

— Что ты! Он слишком мал для воина.

— Тебе придётся его усыновить, если убьёшь Дария. Ты готов стать его отцом?

Александр подошёл к мальчику, наклонился, а тот вскинул руки, и царь неожиданно для себя и тех, кто присутствовал при этом, подхватил его. Обняв за шею, мальчик доверчиво прижался к его груди. Тепло детского тельца отозвалось в Александре; он улыбнулся.

— Ты свидетель моим словам, царица. Я не желаю твоему внуку ничего предосудительного, тем более смерти, и хочу, чтобы у нас с его отцом установились другие отношения. Я готов, но теперь слово за Дарием!

Сисигамбис, едва сдерживая слёзы, произнесла:

— Ты достоин того, чтобы моя семья возносила за тебя те же обращения к богам, кому направляем мольбы, уберечь нашего Дария. Я убедилась, что ты превзошел справедливостью моего сына Дария, Великого царя. Ты назвал меня своей матерью и царицей Персии, и я готова переносить тяготы своего нынешнего состояния, какими бы суровыми они ни казались. В благодарность я признаю себя твоей служанкой.

В тот же день царь посетил шатёр Статиры, жены Дария. Лицо, прикрытое плотной тканью, не разглядел. Через щель в ткани виднелись настороженные чёрные глаза. К ней боязливо жались две девочки, десяти и тринадцати лет, дочери Дария. Парменион кивнул в сторону Статиры:

— Я слышал, по всей Персии не найдёшь равную ей по красоте молодую женщину. Хочешь убедиться? Прикажи скинуть покрывало!

Александр вяло возразил:

— Я слышал, персиянки обладают дивной красотой, а женская красота губительна для воина. К тому же царям не следует нарушать чужие обычаи.

— Зря так говоришь. Когда владеешь женой твоего врага, ты его унижаешь, а себя превышаешь!

Вдруг послышался чей-то голос, с акцентом, по-гречески. Говорил евнух с одутловатым лицом и толстыми губами, возникший из-за ковровой перегородки:

— Господин, у Статиры есть сестра, она моложе и выглядит прелестно. Забирай обоих. Дети у тебя будут красивые.

Не удостоивши его ответом, Александр вышел. Отойдя довольно далеко от женских шатров,