Головная боль утихла к утру, и это было хорошо, учитывая, что это был первый день, когда Натали полагалось вернуться к работе репортером в морге после почти недельного перерыва.

Съев немного фруктов на завтрак, она облачилась в свою мальчишескую одежду и ушла. Но забыла завязать шнурки на одном ботинке и споткнулась, перелетев последние ступеньки лестницы. Итогом были потянутая лодыжка и сводящая с ума заноза (благодаря перилам) в ладони. Сводящая с ума – потому, что она так и не смогла ее вытащить, хоть и вернулась домой за маминой иголкой и ковыряла ею, пока ехала в трамвае. И попробовала достать ее снова, стоя в очереди в морг.

Она ненавидела занозы, в отличие от кровавых мозолей, которые ей почти нравились. Они ее интриговали, потому что было довольно захватывающе, что можно проткнуть свою кожу иголкой и выпустить кровь, не почувствовав боли. Но занозы просто раздражали.

– Нет ничего хуже, да? – сказал кто-то хрипло. Высокая красивая женщина со смоляными волосами показала на руку Натали. – Мой кавалер постоянно сажает себе занозы.

– Я правша, и приходится доставать ее левой рукой. Ужасно неудобно.

Женщина поправила волосы, которые лежали венцом на ее голове, и улыбнулась.

– Хотите, помогу вам?

– Нет, спасибо, – ответила она. Что-то в поведении этой женщины отталкивало: как будто знакомое и в то же время фальшивое.

Натали продолжала ковырять и наконец зацепила кончик занозы, уже пересекая порог морга. Закончив доставать упрямую щепку, она врезалась в мужчину, стоявшего впереди нее, из-за чего он выронил свою газету.

– Je suis désolée[16], – сказала она, нагибаясь, чтобы собрать разлетевшиеся страницы. Неуклюже передавая их ему, она заметила иллюстрацию на верхней половине газетного листа.

Карта Таро с мужчиной и женщиной, над которыми парил купидон: влюбленные. Она узнала эту карту, потому что она выпадала, когда Симона впервые делала себе расклад. И Симона трещала об этом целый месяц, уверенная, что это благоприятный знак для них с Луи, которым на тот момент она только восхищалась издалека.

«Темный художник прислал Таро», – гласил заголовок.

Натали поняла в это мгновение, что прошла между взглядами на заголовок и на витрину, что жертва номер четыре уже была там.

Так оно и было.

Бедняжка с оливковой кожей и темными волосами была порезана еще хуже других. Мирабель Грегуар с ее проломленным виском пока тоже оставили здесь. В видении Натали Мирабель толкнули и она упала на угол столика. У этой жертвы раны были на том же месте, где зияла рана Мирабель, а еще на горле и щеке, как и у других жертв.

Но они были глубже, сильнее, злее.

Желудок Натали сжался. Она потянулась в сумку, вынула сосуд с землей из катакомб и стиснула его с такой силой, что рука онемела.

Желание прикоснуться к стеклу, чтобы увидеть на несколько секунд случившееся, охватило ее.

«Ты пожалеешь об этом. Не делай этого. Помолись за девушку и пиши свою колонку. Это не твое дело».

Потребность прикоснуться становилась все сильнее, и Натали почувствовала, что дышит иначе.

«Может, я переборщила, или слишком рано сдалась, или совсем не как тетя Бриджит».

Каждый вдох был короче и меньше предыдущего.

Здесь было очень жарко, что странно, так как на улице жара была умеренной. Комната казалась набитой людьми под завязку, хотя их тут было не больше обычного.

В морге потемнело, будто черное облако надвинулось на здание и закрыло солнце, окунув все в тень, становившуюся все темнее и темнее…

Следующее, что помнила Натали, – это как она растянулась на холодном каменном полу, глядя в потолок. Трое, включая того мужчину, в которого она врезалась, и высокую женщину, заметившую занозу, стояли над ней. Женщина протянула руку.

– Вы упали в обморок. Как вы себя чувствуете?

Натали знала, что она наверняка залилась краской с головы до ног, потому что ей никогда, никогда еще не было так стыдно. Она приняла руку женщины и встала, очень осторожно, потому что хуже обморока мог быть только второй обморок сразу после первого.

– Мне полегчает, как только выйду на свежий воздух. Merci beaucoup[17].

Натали опять посмотрела на стекло.

«Видения и так причинили достаточно вреда. Не надо».

Она сделала шаг и услышала, как что-то хрустнуло на полу.

Ее флакончик с землей из катакомб – разбит. Сухая земля разметалась по всему полу морга вперемешку с осколками стекла. Какая-то грязь для стороннего наблюдателя, но для нее – талисман и неожиданный источник успокоения. Сердце Натали упало.

– Мы это уберем, – прошептал смотритель. Несомненно, он считал, что сказал ей слова поддержки.

С щеками, которые запылали снова, она поспешила прочь. Длинными быстрыми шагами она пересекла мост и зашла в Café Maxime.

– Мадемуазель Боден, – позвал знакомый голос за плечом.

Она повернулась и увидела его лицо.

– Я видел, что случилось в морге. Вы выбежали раньше, чем я успел удостовериться, что вы в порядке. Позволите к вам присоединиться на чашку кофе?

Ее сердце затрепетало. Она никак не ожидала его увидеть. Первым инстинктом было ответить «нет», потому что… Ну, она не могла придумать убедительной причины, кроме своего стеснения.

– Прошу вас, месье Ганьон.

– Зовите меня Кристоф.

Ее внутренности сделали пируэт.

– Зовите меня Натали.

По имени. Значит, больше никаких официальных вопросов?

И кофе. А это что еще значило?

Они прошли в дальнюю часть открытого кафе на почтительном расстоянии, а Натали хотелось идти с ним под руку. Кристоф показал ей жестом, что будет следовать за ней, и в этот момент она снова уловила древесный запах с лемонграссом. Пока официант готовил столик, Натали смотрела на мужчину за соседним. Газета Le Petit Journal лежала открытой на странице с историей о картах Таро. Она попыталась что-нибудь прочитать через его плечо, но он что-то рисовал, кажется, варьете, и ей ничего не было видно.

Официант усадил их и принес меню. Кристоф заказал кофе. Натали попросила кофе и тарелку с сырами, фруктами и хлебом, хотя мечтала о сэндвиче. Если он передумает и захочет есть, она сможет предложить ему ломтик сыра бри или ветчины.

– Я подумал, что нам давно пора поговорить, – сказал он тоном менее официальным, чем раньше. Поза его тоже была расслабленной. Будто переход на «ты» изменил его поведение, успокоил. На нем была светло-голубая рубашка (которая, как заметила Натали, делала его глаза еще красивее), а волосы непривычно растрепаны.