Арианна протянула руку.

Натали сделала шаг назад.

– Oui?[19]

– Твоя колонка, – напомнила Арианна, подняв бровь. – Ты разве не для этого пришла?

Она так была поглощена мыслями о разговоре с месье Патинодом об Озаренных, что чуть не забыла. Сунула руку в сумку, вырвала листок со статьей из дневника и протянула Арианне.

– Не знаю, как ты, – сказала Арианна, барабаня пальцами по бокам печатной машинки, – но я сейчас по городу одна не хожу. Отец провожает меня на работу, а брат встречает в конце рабочего дня. Некоторые мои подруги поступают похожим образом. Тебя есть кому проводить?

Натали помотала головой.

– Не знаю, как ты это делаешь, – сказала Арианна, обнимая себя руками. – И при этом еще пишешь репортажи из морга! Ты очень смелая, дорогая моя.

– А может, просто молодая и глупая, – сказала Натали с неуклюжим смешком. Папа в море, брата у нее нет, да и, будь они, от такой защиты она отказалась бы. Правда же? Ей нравилось думать, что она не из тех, кто ходит в страхе, но кто знает? Четвертая жертва могла думать так же и прийти прямо к Темному художнику.

– Ты какая угодно, но только не глупая, – сказала Арианна с улыбкой. Она подняла листок со статьей. – Кируак в архивной комнате, но я ему передам для редактуры.

Архив.

Натали пришла в голову идея.

– Кстати, об архивной комнате. Могу я попросить ключ, чтобы туда ненадолго зайти? Мне нужно кое-что проверить.

Месье Патинода на месте не было, но было бесчисленное множество газет. Несомненно, в большинстве их будут статьи об экспериментах Энара.

Арианна покачала головой.

– Кируак там со всей своей командой второй день подряд. Они двигают шкафы, наводят порядок и никого туда не пустят, пока не закончат, не раньше сегодняшнего вечера.

– А завтра?

– Если они закончат, то пожалуйста.

До завтра еще невыносимо долго ждать.

Восхитительный фруктовый запах встретил ее в коридоре, когда она подходила к квартире. Натали глубоко вдохнула, наслаждаясь запахом, прежде чем войти в дверь.

Войдя, она увидела маму за приготовлением варенья.

– Хорошие новости! – сказала мама, сияя. – Я отправилась за малиной, чтобы сделать пирог, на рынок к Маршанам, и мать Симоны спросила, собираюсь ли я делать варенье, и сказала, что не ела варенья вкуснее, чем то, которое я им дарила на Рождество. Мы немного поговорили, и она предложила продавать мое варенье на рынке. – Мама поднялась на цыпочки. – Она сказала, чтобы я делала любое, а она его поставит на полки. И поговорит с несколькими другими магазинами в городе, предложит им тоже его продавать. Мы договорились о цене, и я теперь буду ее поставщиком. Разве не чудесно?

Учитывая их вчерашнюю ссору, она совсем не ожидала найти маму в таком настроении. Натали думала, что предстоят прохладное отношение или расспросы, а может, беспокойство по поводу целого дня головной боли. У нее ушло мгновение на то, чтобы перестать думать об этом и принять эту версию мамы, которая уже много месяцев не бывала такой счастливой.

– Parfait![20] – сказала Натали. Приготовление варенья не заменит шитья ни по удовольствию, ни по уровню дохода. Но мама явно была вне себя от радости, что сможет хоть что-то делать своими руками. – Я так за тебя рада!

Она подошла к маме, обняла ее и расцеловала в обе щеки, отчасти чтобы помириться, отчасти чтобы поздравить.

– Натали… это мне напомнило спросить. Как там дела у Симоны? Ты давно о ней не говорила.

Симона. Даже упоминание ее имени заставило ее сердце загрустить и сжаться, подобно цветам, которые закрывают лепестки при прикосновении к ним.

– У нас разный распорядок дня. Да и интересы тоже, кажется, в последнее время разные.

Натали не стала говорить об их ссоре. Не стоило: обе названные причины были правдой, и, скорее всего, правда и вызвала их конфликт.

По крайней мере, со стороны Натали.

Ведь так?

– Понимаю, – сказала мама с сочувствием в голосе. – Мои подруги из ателье… Теперь, когда я там не работаю, все изменилось. Я видела Симону сегодня утром, когда шла на рынок. Она меня не заметила, но я видела, как она выходила из омнибуса на нашей остановке. Наверное, навещала Селесту. Бедняжке все хуже, а они так и не знают, чем она больна.

Селеста, такая невинная, в том самом возрасте, идеальном для того, чтобы наслаждаться детством, когда нет обязательств перед миром взрослых. Ни один ребенок не должен быть лишен этого из-за болезни, подумала Натали. И все же это происходило снова и снова. В прошлом году одна ее одноклассница умерла летом от туберкулеза, и в это до сих пор не верилось.

– Это ужасно, – сказала она, садясь за кухонный стол. Стэнли вскочил ей на колени. – Селеста – такая милая девочка.

Мама покачала головой, как делают люди, когда болеет ребенок и так хочется чем-то помочь. Это был универсальный жест ощущения бессилия. Натали много раз его наблюдала в морге: опущенные плечи, шепот молитвы, жалостное покачивание головой.

Ее мысли перенеслись к Симоне. Она сейчас была внизу?

Натали еще посидела с мамой, чтобы посмотреть, не заговорит ли та о вчерашней ссоре. Но мама о ней не упоминала и говорила только о варенье, фруктах и о чем угодно, кроме тети Бриджит, докторе Энаре или Озаренных.

Как мама могла делать вид, что вчера ничего особенного не произошло? Осталось еще столько невысказанного. Натали долго кипела, а потом сдалась;: она слишком устала, чтобы втягивать маму в разговор.

Ее теория рассыпалась, и объяснения видениям у нее не было. Сейчас так хорошо было чувствовать себя нормальной.

Даже если она только притворялась такой.

Когда Натали стояла в очереди в морг на следующий день, Кристоф вышел поприветствовать ее. Он стоял в паре метров от очереди и жестом позвал ее подойти. Ее лицо залило краской, когда он сделал шаг ей навстречу.

– Я сказал одному из смотрителей известить меня, когда ты придешь, – прошептал он. – Я встречался с префектом полиции. Он подрядил одного полицейского, чтобы тот следовал за тобой, пока ты ходишь по городу. Он сейчас в морге и пойдет за тобой, когда уйдешь. Я отправил еще одного наблюдать за твоим домом. Оба будут в штатском, как и те, кто их сменит. Это будет круглосуточно.

Ее кожу защекотало. Она хотела воспротивиться, сказать, что ей не нужна охрана, но только потому, что не желала признавать, что может быть в опасности, даже теоретически. Не будь опасности, Кристоф не организовал бы это.