От Маната, а также из газет в библиотеке она получала кое-какие новости. Поначалу она еще пыталась представить себе, что там происходит, но информация была слишком скудной. Пролитая кровь множества людей сливалась в одно огромное расплывчатое пятно.

Кану Санъял, пока еще живой, находился в тюремном заключении. Чару Маджумдара тоже поймали и заточили в одну из камер Лаль-Базара. Он умер в калькуттской тюрьме в то лето, когда родилась Бела.

Многие соратники Удаяна по-прежнему подвергались пыткам в тюрьмах. Нынешний мэр Калькутты Сиддхартха Шанкар Рай, поддерживаемый партией «Индийский национальный конгресс», отказался от проведения расследований в отношении тех, кто уже погиб.

Повстанческое движение в Индии к этому времени стало предметом внимания некоторых знаменитых интеллектуалов на Западе. Симона де Бовуар и Ноэм Чомски написали дочери Неру письмо с требованием освободить политических заключенных. Но перед лицом возрастающего массового протеста против коррупции и неправедной внутренней политики Индира Ганди объявила в стране чрезвычайное положение. В прессе ввели мощную цензуру, чтобы пресечь всякие разговоры о происходящем.

Даже теперь Гори подсознательно еще ждала новостей от Удаяна. Ждала, что он узнает о существовании Белы и о возможности воссоединиться с ними. Или хотя бы узнает, что их жизнь продолжается своим чередом.

Прошло два года с тех пор, как Субхаш закончил писать и защитил диссертацию — «Анализ уровня эвтрофикации Нэрроу-Ривер». Это был 1976 год — год двухсотлетия Америки. То есть семь лет прошло с тех пор, как он прибыл сюда.

Почти пять лет он не приезжал в Калькутту. Родители его в письмах теперь выражали желание увидеть Белу, но Субхаш отвечал, что она еще слишком мала для такого тяжелого перелета, да и он слишком занят работой. Иногда он посылал им фотографии и немного денег — отец уже вышел на пенсию. Чувствовалось, что родители смягчились, но Субхаш был пока не готов увидеться с ними снова. В этом вопросе они с Гори были солидарны.

Но у него имелась и своя подлинная мотивация. Ему не хотелось увидеться с ними, ведь только они на всем белом свете знали, что Бела не его дочь. Они бы ему напомнили его место, относились бы к нему как к дяде девочки и ни за что не захотели бы воспринять его другую, гораздо более важную роль.

Его исследовательская практика в Нью-Бедфорде подходила к концу. По вечерам он подрабатывал — преподавал химию в общественном колледже в Провиденсе.

Сначала он подумывал о том, чтобы переехать в Южный Массачусетс, поближе к работе. Но работа там вскоре должна была закончиться, и он уже подыскал себе в Род-Айленде более просторную квартиру, откуда дойти до университетского городка можно было пешком. Тем более здесь ему обещали место в лаборатории в Наррагансете, и Бела посещала здесь университетский детский садик.

Дорога от работы до дома занимала у него около часа. Когда он по вечерам видел Белу, ему казалось, что она опять немножечко изменилась — подрастала и крепла прямо на глазах, и ее хриплый басовитый голосок становился еще сочнее за время его отсутствия.

Бела уже умела писать свое имя и сама намазывала масло на хлеб. Ножки у нее заметно вытянулись в длину, хотя животик все еще оставался по-детски кругленьким и выпяченным. Красивые волнистые волосы закрывали всю ее спину. Они вились еще больше мокрыми, когда Субхаш каждый вечер купал Белу перед сном.

Она уже научилась самостоятельно завязывать шнурки, но при этом не знала пока, где левая нога, а где правая. У нее еще сохранились и другие младенческие жесты — например, когда она хотела что-нибудь, то вытягивала руку и сжимала-разжимала кулачок — так просила попить.

Она ужасно боялась грозы и, даже когда грозы не было, могла проснуться среди ночи и прийти к ним с Гори в постель. Спала она, особенно ближе к утру, на животе, поджав под себя ноги, как лягушечка.

Каждый вечер Бела просила, чтобы Субхаш полежал с ней рядом, пока она не уснет. Это было напоминанием об их связи — связи одновременно фальшивой и подлинной. И вот каждый вечер он сначала помогал ей почистить зубки и переодеться в пижамку, а потом выключал свет и лежал рядом с ней. Причем Бела просила его повернуться к ней лицом и приблизиться, чтобы их дыхание смешивалось.

— Смотри на меня, папочка! — шептала она со всем чувством и невинностью, которые не могли не тронуть за душу.

Иногда она обхватывала его лицо ладошками.

— Ты любишь меня?

— Да, Бела.

— А я люблю тебя больше.

— Больше, чем что?

— Больше, чем ты любишь меня.

— Это невозможно.

— Значит, я люблю тебя больше, чем могут любить люди.

Он удивлялся, как такие мощные эмоции, такая сильная страсть, могут рождаться в душе у такого маленького ребенка. Он терпеливо ждал, когда глазки ее закроются и она заснет. Тельце ее всегда чуть подергивалось, и это означало — через несколько секунд сон ее будет крепким.

Это не переставало поражать его, хотя повторялось каждый вечер. Казалось бы, только что Бела непослушно выпрыгивала из постели и носилась по комнате, но стоило ее глазкам закрыться, как она почти сразу же затихала, погружаясь в сон.

Иногда он и сам засыпал ненадолго рядом с Белой. Потом, очнувшись, он осторожно отцеплял ее ручки от ворота своей рубашки и бережно укрывал ее одеялом. Во сне личико девочки сохраняло выражение гордости и умиротворения. Такие близкие и трогательные отношения у Субхаша до сих пор были только с одним человеком. С Удаяном. Каждый вечер он оставлял ее в постельке и чувствовал, как сердце на миг замирало — когда пытался представить себе, что она скажет в один прекрасный день, когда узнает правду о нем.

По субботам они с Белой ездили в супермаркет — это была их единственная возможность провести время вместе вне квартиры, и этих моментов он ждал с нетерпением всю неделю. Она больше уже не умещалась на детском сиденьице перед тележкой, поэтому цеплялась за нее сзади и ехала стоя, то и дело спрыгивала, чтобы помочь Субхашу выбрать яблоки или взять с полки коробку овсяных хлопьев, баночку джема.

Она заставляла его разгонять тележку с силой, особенно если проход впереди был свободен. Эта тяга к озорству явно досталась ей от Удаяна, и Субхаш еще больше любил ее за это.

В отделе деликатесов она с удовольствием пробовала рекламные образцы всякой вкусной продукции — кубики сыра, насаженные на шпажки из зубочисток, картофельный салат на ложечке с подноса, тонко нарезанные ломтики розовой ветчины. За кассами супермаркета был кафетерий, и там Субхаш угощал Белу хот-догами, хрустящими луковыми колечками и чашечкой безалкогольного пунша.

Однажды, направляясь с полной тележкой продуктов к своей машине, он увидел Холли.

Бела, как всегда, ехала, прицепившись к тележке сзади, лицом к нему. Это был погожий, но прохладный и ветреный осенний день.