— Твой Платоша с бабой Раей ящики с посудой проверяет, так что занят надолго. Иди, дочка, побудь в храме Божьем, успокойся.

* * *

В церкви народу было совсем мало. Несколько человек бродили, разглядывая роспись на стенах. Перед огромной иконой, висящей на мощной колонне, стояла на коленях согбенная фигура в темной куртке. Не понять, то ли мужчина, то ли женщина. Человек бил поклоны и при каждом поклоне на какое-то время застывал.

Надя в растерянности оглянулась, потом, вспомнив, стала креститься. Ее когда-то учила этому мама. Крестилась долго и старательно — ведь это единственное, что Надя умела делать в церкви. Еще девушка знала, что идти в храм Божий надо с покрытой головой. Поэтому повязала на голову подаренный Ольгой платок.

К ней подошла женщина с маленьким ведерком в руках, в него она собирала огарки свечей.

— Вы, девушка, впервые в церкви? Может, что хотите спросить?

— Да, хочу! — горячо вырвалось у Надежды, и… Она замолчала, растерянно глядя на женщину. А о чем спрашивать? Кому именно рассказать ей про свои грехи? Кому они нужны? Она про грехи сейчас не будет. Для нее другое важно!

— Я хочу попросить у Бога здоровья для ребенка! — И заглянула искательно в глаза женщины. — Это можно? Как вы думаете?

Женщина понимающе улыбнулась и успокоила девушку:

— Конечно же можно! Бог всех выслушает и поможет. А тех, кто впервые приходит, Бог особенно привечает. Только сначала зажгите свечку перед святым образом. Вот перед иконой Божьей матери Христовой. Ее можно и о детках попросить. Свечки вон, за той стойкой, в углу продаются. Но сначала зажгите свечечку на помин ушедших душ. У вас есть, наверное, близкие родственники, умершие? Вот, поминальный столик, у входа.

Женщина занялась своей работой, а Надя пошла за свечами.

Зажгла свечку, поставила ее на поминальный столик и стояла, вспоминая свою Любу-маму. Мысленно поприветствовала ее, попросила прощения. А затем — Оля, ее сестра. Тоже попросила прощения. Но знала — с Олей надо пообщаться дольше. Есть о чем рассказать сестре! Потом, все потом. Не зная, что еще делать, перекрестилась и пошла к образу Божьей матери, как советовала женщина.

Сначала Надя молча стояла перед образом и широко раскрытыми глазами разглядывала каждую деталь на иконе. Ей было интересно все — вот ребеночек положил свою пухленькую ручку на плечо мамы. И ему сидеть так уютно, так безопасно!

Ее дитятко тоже сейчас в безопасности. Она время от времени касалась рукой своего живота, общалась со своим малышом.

«Но мне надо как-то сказать матери Божьей, чтобы помогла мне выносить и не повредить моего маленького. Он для меня — все. Дороже моей жизни! Потому что Божий подарок».

— Помоги, матерь Божья! Я не знаю, как просят, но ты же меня слышишь?

И Надежда крестилась, даже научилась склонять голову после очередного крестного знамения.

Домой шла со спокойной душой, умиротворенная. Считала, что для первого раза поход в церковь был успешным. Она нарочно прошла пешком две остановки, чтобы привести в порядок мысли.

Значит, она мать двоих детей. Один еще не рожденный. Но он уже живой, она чувствует его постоянно. Надя даже нашла с ним общий язык — ее не тошнит. И к металлическим гвоздям стала равнодушна. Иногда хочется мела — ну и положит в рот незаметно. Кто там угадает, что у нее во рту?

А вечером готовились к торжественному ужину в честь Виктора Андреевича. Капитолина Ивановна предупредила, что за стол сядут все, включая Лизавету и Раису Яковлевну. Раиса Яковлевна сокрушалась, что одежда на ней сегодня простая. Знать бы, оделась бы понаряднее.

Пока Надя была в церкви, к уборке столовой привлекли Володю, попросив переставить мебель. Все-таки баба Капа настояла отодвинуть разделочный стол в угол. Надя поняла, что Володя останется и на ужин. На его лице улыбка прямо-таки сверкала, и он ее безуспешно пытался подавить. Надя не разобралась, как сама относится к присутствию Володи. Видимо, отрицательно, потому что настроение упало. Она передумала надевать любимое платье (в мелкий цветочек), не станет распускать волосы — зачем? Для кого бы она хотела это сделать — тому не нужно, он, возможно, и видеть ее не желает!

Почему вдруг она вставила в его фразу по телефону «…плохо одному…» себя?! Будто без нее ему плохо? И ходила с этим ощущением своей нужности два дня!

Надя насмешливо ухмыльнулась, в открытую, демонстративно двумя руками погладила свой живот, присматриваясь — не увеличился ли? Скорей бы уже! И мысленно попеняла себе: «Что-то вы, мамаша, в лирику ударились. Не стоит. Думайте только о своих детках! У одного из них, кроме тебя, никого нет! А ты (идиотка!) слюни распускаешь — всякие пуси-муси!»

И Надежда надела на вечер свое повседневное, форменное платье, волосы закрутила тугим узлом и решительно направилась в столовую. Думала, еще успеет чем-нибудь помочь. Но там было все готово, даже стол сервирован.

Капитолина Ивановна оглядела Надю и осталась недовольна.

— Надюша, переоденься! Что же ты в этом повседневном платье? Будто другого и надеть нечего. Как-никак за столом мужчины будут, а ты у нас молодая девушка, можно сказать — на выданье!

Баба Капа засветилась улыбкой:

— Володя, мне кажется, ждет не дождется посидеть с тобой за одним столом. Сейчас они с Платошей в комнате чего-то строят.

— А что же вы про второго мужчину не говорите, тетя Капа?

Это совсем неожиданно у нее вырвалось! Если бы можно загнать эти слова обратно… Но — никак, уже сказано. Единственное, что получилось, — это покраснеть. Да так, словно в кровь макнулась лицом! А еще глаза слезами заблестели… Что-то надо делать, чем-то себя занять! Но ноги не двигались, она так и застыла столбом. И красное лицо, повернутое к бабе Капе, тоже не развернуть в сторону. Господи, только бы слезы не потекли!

Но они потекли. То ли Бог не услышал, то ли решил по-своему — так надо!

Они так и стояли вдвоем — баба Капа и Надежда. Глядели друг на друга, не отрывая глаз. И только когда слезы на ее лице полились в открытую, баба Капа сокрушенно вздохнула, направилась к дивану.

— Иди, дочка, присядь! — Она печально качала головой, будто сама с собой рассуждая. — Вон оно что, оказывается! Что же делать-то? Теперь главное — как он к тебе относится. А то, что ты на него заглядывалась, я и раньше примечала. Ты, может, еще и сама об этом не знала. Любовь, доченька, она хитрая штука! Может человека всю жизнь сопровождать, а дать о себе знать только под конец жизни. Вот и гадай — к чему это?

Взгляд Капитолины Ивановны затуманился, она погрустнела. Но, взглянув на Надежду, баба Капа стала сама собой (помогать надо девоньке!).

— Что могу сказать, Виктор стоящий мужчина. Смерть Оленьки он, конечно, переживет. Живой о живом думает. Даже по Божеским законам так. Значит, и будем ждать, что бог пошлет. — Капитолина Ивановна помолчала, затем закончила: — Володю жалко. Но сердцу не прикажешь — спокон века так идет, и никто не виноват! А мой совет — тем более переоденься! А то на работе, у нашего Виктора Андреевича, знаешь какие там секретарши? Во что одеты? Иногда по телевизору посмотрю, так прямо стыд один — все наружу так и вываливают!