— Пан поручик, а ведь реально гестаповская кутузка вчера гудела, нам парни с передовой рассказали, — сообщил поручику русоволосый парень с перебинтованной шеей. — Массовый побег там был, почти всех положили, но кучке людей удалось вырваться…

При словах «советская разведка» люди с ружьями и карабинами снова недовольно загудели. Возможно, эти слова звучали лучше, чем «немецкая разведка», но тоже слух не радовали. «Да расстрелять их, к чертовой матери!» — предложил кто-то и задумался — правильно ли сказал. Поручик Войцеховский сделал хмурое сосредоточенное лицо и неуверенно пробормотал:

— Вы русские?

— Да, именно это я и сказал, — кивнул Иван. — Если не верите, попросите озвучить пару фраз на русском языке — вы их поймете без перевода. Конечно, вы можете нас расстрелять прямо здесь, но лучше доставьте к вашему начальству, и я уверен, мы найдем общий язык.

Здравый смысл в итоге победил. Поручик крикнул, чтобы собрали все оружие, осмотрели окрестности и выслали дозоры. Нужно валить, пока не примчалась стая бешеных нацистских псов! Вещи и оружие задержанных тоже собрать, охранять этих подозрительных людей как зеницу ока! Всех доставить под ясные очи подполковника Вруденя! Последующий час был полностью посвящен плутанию по разрушенному городу. На востоке гудела канонада, на западе гудели бомбардировщики, в соседних кварталах проводились вялые перестрелки. Людей не приходилось подгонять, сами бежали. От группы постоянно кто-то отпочковывался, лез в руины. Иногда под боком разражалась пальба, сыпались стены, обломки кирпичей, потом все стихало. Эти люди знали каждую тропку, не тыкались носами, как слепые котята. Заслоны противника были разбросаны по району, но, очевидно, не все дыры заткнули. У развалин синагоги, где на ломаных конструкциях еще виднелась звезда Давида, части отряда пришлось остаться и вступить в перестрелку. Пленников погнали дальше, в обход частично уцелевших строений на улице Подвале. Повстанцы их догнали минут через пять — все целые, в цементной пыли, только у одного из парней из повисшей руки сочилась кровь…

Потом опять со всех сторон гремело. Навстречу бежали люди с нашивками Армии Крайовой, кто-то устанавливал на крышке колодца ручной пулемет. Просевшее здание бойлерной в глуши дворов, спуск по облезлым ступеням. Опять подземные царства… — с неудовольствием думал Иван, поддерживая спотыкающуюся Машу. Какие-то мудреные переходы, широкий проход под землей, увитый разнокалиберными трубами. Здесь работал бензиновый генератор, распространяя смрадный дух сгоревшего топлива, шатались безликие тени. У стен на чемоданах, сумках, на какой-то зловонной мешковине сидели и лежали люди. Кто-то стонал, другие храпели, кто-то монотонно апеллировал к господу, который по странному стечению обстоятельств покинул эту территорию.

Найти общий язык с этими странными людьми оказалось непросто. Фактически невозможно — у них имелись собственные представления об окружающем мире и о том, куда они влипли. В бетонном мешке было сыро, холодно, со стен сочилась ржавая влага. Несколько стульев, стол, вдоль стены навалены мешки с каким-то тряпьем. Члены группы разместились на этих мешках, с наслаждением вытянули ноги. Им разрешили курить, и все пространство было затянуто едким дымом, в котором кашляли женщины. Ивану выделили стул — впрочем, не повод для особенной гордости. На противоположном конце стола восседал мужчина лет пятидесяти, наполовину седой, наполовину лысый, с широким носом, отекшим лицом и безразличными глазами, запавшими в глазные впадины. Поверх формы была наброшена затрапезная куртка, горло замотано шарфом. Он покашливал с каким-то туберкулезным надрывом, но это не мешало курить предложенные Иваном сигареты. Он представился полковником Анджеем Вруденем, начальником Каменецкого подокруга Армии Крайовой — звание и должность явно номинальные, оторванные от реального положения вещей. В углу сидел еще один господин — жилистый, худой, с вытянутым лицом и черными кругами под глазами. Он носил армейский френч без знаков различия и ватные штаны с заплатками на коленях. По мере повествования майора Таврина его лицо выражало крайнюю степень неудовольствия, но пока он помалкивал. Представляться господин не пожелал, присутствовал, как тень отца Гамлета.

— Хорошо, я вижу, что вы не обманываете… — скрипучим голосом вымолвил полковник Врудень. — Вы спасли от смерти наших людей, многие из которых уже находятся здесь, других разбросало по кварталам, и мы надеемся, что сможем их вытащить. Мы благодарны вам за это. Вас не будут изолировать, ликвидировать или что-то в этом духе. Не вижу причин не вернуть вам оружие, ваши вещи и…

— И отправить к чертовой матери, — проворчал доселе молчащий тип в углу. — Я не понимаю, полковник, что делают в наших рядах представители враждебной нам Красной армии? Да, я согласен, они оказали нам услугу, но мы должны быть стойкими и последовательными в своих убеждениях. Мы не имеем права поступаться своими принципами. Во всем, что случилось, есть львиная доля вины коммунистического командования — в том числе так называемого Войска Польского, которое пошло на поводу у Советов. Именно по вине большевиков мы оказались в столь плачевном положении…

— Простите, ваши имя и фамилия не засекречены? — мягко поинтересовался Иван.

Субъект вспыхнул, как-то приосанился.

— Я — делегат законного правительства в изгнании Збигнев Капшировский! И попрошу относиться ко мне уважительно. Я член Делегатуры!

Иван расстроенно вздохнул (нашел чем хвастаться), переглянулся с Машей, которая сделала постное лицо — дескать, никто и не обещал, что будет легко. Общаться с фанатиками и глупцами — это та еще доля. Членов Делегатуры — представительства «кабинета министров» Миколайчика — засылали в Варшаву еще до восстания, чтобы они контролировали ход событий, вели правильную идеологическую работу, следили за личным составом. Мысль про «комиссара» была, в принципе, верной.

— Рад познакомиться, господин Капшировский, — кивнул Иван. — Похвально, что вы до сих пор не отказались от своих принципов. Все еще желаете административных полномочий на освобожденной от немцев территории? Кстати, напомните, кто ее все-таки освобождает? И знаете, если уж на то пошло, я не отвечаю за действия своей армии, а вы, похоже, не отвечаете даже за собственные действия. Прошу простить за резкость, но неужели вы до сих пор ничего не поняли? Мне кажется, вы все понимаете, но находитесь в плену стереотипов и навязанной вам идеологии.

— Да как вы смеете?! — возмутился делегат и стал наливаться румянцем. — Анджей, примите меры, что он себе позволяет?

Иван перехватил встревоженный взгляд Маши — мол, ты бы поосторожнее.

— Ладно, прекратите! — поморщился Врудень. — Будем реалистами, Збышек, все кончено, и ты не хуже меня это понимаешь. А вам, майор, тоже следует вести себя прилично и уважать людей, которые гибнут ежедневно, не получая никакой поддержки.

— Хорошо, господин полковник, прошу извинить, — проворчал Иван. — Хотя вынужден заметить, что солдаты Красной армии гибнут в не меньших количествах, освобождая польскую землю… Еще раз извините.