Где-то около полудня Беобранд и все прочие нагнали Хенгиста и Дренга, остановившихся на краю поляны. Всмотревшись сквозь серую пелену дождя, Беобранд разглядел небольшую группу построек. Он и его спутники, похоже, возвращались в Энгельминстер. Они возвращались к Кенреду, Альрику, Вильде и другим обитателям Энгельминстера, которые помогли Хенгисту и его спутникам, когда те оказались в трудной ситуации. Он, Беобранд, когда-то защитил обитателей Энгельминстера от этих людей, еще не зная, насколько они опасны. Теперь же он знал, что они представляют собой на самом деле. Глядя на Дренга, чей беззубый рот искривился в улыбке, на Хенгиста, в глазах которого появился блеск, он понял, почему его снова привели сюда.

Они хотели завершить то, что когда-то начали.

Эта зима для Кенреда тянулась долго. Ему никак не верилось в то, что Беобранд ушел с воинами, которые угрожали его убить. Беобранд сошелся с этими людьми так легко, что Кенред невольно задумался над тем, а не ошибся ли он насчет этого парня из Кантваре. Мнение Кенреда относительно того или иного человека всегда складывалось быстро, и если он решал с кем-то подружиться, то всегда хранил ему верность. Кенред, едва познакомившись с Беобрандом, пришел к выводу, что тот очень хороший человек, и даже после того, как Беобранд неожиданно покинул монастырь, Кенреду нравилось думать, что Беобранд – совсем не такой, как те, другие воины.

Месяц Блотмонат[11], во время которого забивали на мясо скот, закончился, и приближалась Геола – самая долгая зимняя ночь. Монастырь готовился к празднику Модранихт[12] – «ночи матерей», – во время которого теперь отмечали рождение Иисуса Христа. Во время этих приготовлений аббат Фергас все чаще рассказывал о том, как родился Христос. Кенреда же начали терзать сомнения. Почему Беобранд решил уйти вместе с теми воинами вопреки его, Кенреда, возражениям? Что вынудило его так поступить? Беобранд говорил, что хочет отомстить за смерть брата. Но кому? Беобранд ведь знал о том, кто убил его брата, не больше, чем он, Кенред, знал о том, кто убил Тату. Да и какой может быть смысл в мести? Ни Окта, ни Тата все равно не вернутся из потустороннего мира. У Кенреда мелькнула горькая мысль, что если бы Беобранд нашел убийцу брата, то он, наверное, смог бы получить виру от его родственников. Окта ведь был не кем-нибудь, а таном. А вот за убийство девушки-сироты никто виру платить не станет. Кенреду тут же стало стыдно. Он ведь и сам не стал бы брать деньги или какое-то имущество в качестве компенсации за убийство сестры. Ничто не смогло бы заменить ему Тату, и от всех этих мыслей о мести ему стало очень тоскливо.

Зима выдалась суровой, и после того, как Беобранд покинул монастырь, в Энгельминстер почти никто не заезжал. Однако его обитатели – монахи и крестьяне – хорошо помнили о том, что произошло с Кенредом и как Беобранд их умело организовал. Поэтому Альрик задался целью устроить регулярное патрулирование по ночам. А еще никому больше не дозволялось покидать поселение в одиночку. Несколько раз к Энгельминстеру подходили уцелевшие воины из разбитого войска Эдвина. Они искали еду. Или возможность поозорничать. Каждый раз обитатели Энгельминстера во главе с Альриком выходили им навстречу с оружием и заставляли их убраться подобру-поздорову. Кенреду как-то раз пришла в голову мысль о том, что христианские идеалы сострадания по отношению к другим людям увядают в обитателях Энгельминстера в прямой зависимости от того, как сокращаются в кладовых запасы еды на зиму.

Жители Энгельминстера договорились друг с другом, что если еще какой-нибудь отряд воинов вдруг заявится к ним, они все снова убегут в лес. Некоторые из них стали выражать сомнения насчет того, разумно ли было выбрано место для монастыря. Он ведь находился рядом с лесной дорогой, но при этом очень далеко от других поселений, и защититься в нем от желающих напасть было не так-то легко. Фергас, однако, произнес целую речь в пользу именно такого расположения монастыря. Он сказал, что место это – не какое-нибудь, а святое. Те, кто когда-то возвел здесь самые первые постройки, получили благословение небес. В качестве доказательства он привел изображение на полу маленькой часовни. Оно находилось здесь еще тогда, когда он впервые пришел сюда и когда это изображение окружали лишь низенькие каменные стены. Он и его монахи расширили постройку, использовав каменное основание и возведя сверху еще и деревянные стены, обмазанные глиной. Увенчали они всю эту конструкцию крышей из соломы.

Пол был сделан из маленьких цветных камешков и кусочков черепицы. Выглядело это очень красиво. По краям виднелись вьющиеся узоры, а в центре – лик какого-то бородатого мужчины, которого Фергас назвал ангелом. Он, Фергас, набрел на это место по дороге с Хии (острова, расположенного на северо-западе) в Эофервик. Он надеялся основать там христианскую церковь и начать обращать язычников в истинную веру – так, как это делал Колумба[13] среди племен, живущих далеко на север от Великой стены[14]. Когда Фергас был еще совсем молодым человеком, он встречался с великим Колумбой. Тот хорошо умел вдохновлять окружающих, и Фергас всегда втайне хотел научиться так влиять на людей, как это получалось у Колумбы. И хотя ему, Фергасу, не довелось – в отличие от Колумбы – обращать в христианство правителей, он все же не мог не гордиться своими достижениями. Он осознавал, что тщеславие – это грех, однако говорил себе, что исполняет волю Божию, отвернувшись от земных наслаждений.

Во время того своего путешествия он остановился в этом месте на ночлег, и когда он проснулся на следующее утро, то увидел, что на изображенного на полу ангела падает полоса солнечного света. Это был знак самого Бога, и Фергас осознал, что должен начать свою работу по распространению христианства именно здесь. Вскоре к нему стали присоединяться другие люди. Три-четыре года спустя в монастыре жило уже несколько монахов и появились молоденькие послушники. Монастырь стал удовлетворять духовные потребности нескольких десятков крестьян, поселившихся на окружающей его большой поляне.

Аббат Фергас был рад тому, что он так и не доехал тогда до Эофервика. Он ведь некоторое время спустя побывал в этом городе – столице Дейры, – и ему не понравились его многолюдные улицы и крикливые торговцы. Да и запахи города ему не понравились. Ему больше пришлась по душе спокойная жизнь, посвященная размышлениям и наставлению прихожан, – то есть та жизнь, которую он вел в Энгельминстере. Одна из его величайших радостей заключалась в том, чтобы видеть, как те юноши, которые набрались у него знаний о священных книгах и учении Христа, покидают монастырь и расходятся по городам и деревням, дабы нести благую весть другим людям.